Удар иглы

Я улёгся на свой любимый диван, привычно положив ноги на спинку, и включил телевизор. Показывали репортаж из Чечни, сообщали о курсе доллара, затем какой-то тип рассказал, как в Ростовской области «поймали банду, совершавшую разбойные нападения с целью грабежа», тем самым он смешал три взаимоисключающих состава преступления. Для юриста это звучало примерно как «чёрная зелень белого цвета»… Ну вот, добрались и до наших краёв.

— Это пятое по счёту убийство представителя культа за текущий год, — вещал журналист. — Большинство из них так и остались нераскрытыми. Милиция и прокуратура заявили, что у них есть претендент на роль убийцы в последнем случае. Между тем должностные лица УВД отказались дать какие-либо комментарии. Начальник же уголовного розыска майор Аргунов с грубостью, которая, к сожалению, становится нормой у некоторых работников наших правоохранительных органов, вообще отказался говорить с нашим корреспондентом. Похоже, дела у следствия не настолько радужны, как оно хочет представить. Отмалчивание, грубость, шапкозакидательство взамен кропотливой работы — это не лучший стиль. Так увидим ли мы убийцу монаха Иоанна, или вновь общественность будут вводить в заблуждение бездоказательными версиями?

— Увидишь ты своего убийцу, сукин кот, — сказал я, подумав, не подать ли на этого трепача в суд за «грубияна» и за бездоказательные нападки… Конечно, ни в какой суд я не подам, потому что «грубиян» — это не подсудное ругательство. Да и назови он меня хоть «сволочью» или «поганой ментовской рожей» — никакой суд это не волнует, потому что у нас свобода слова, свобода ругательств, свобода поливать грязью начальника уголовного розыска Аргунова, у которого нет времени на пустопорожние беседы с пустобрёхами и пустозвонами… Эка загнул, подумал я, самому приятно.

Я нажал кнопку дистанционного пульта (хорошее изобретение, можно часами не вставать с дивана), переключил на другую программу. Там крутили фильм ужасов, свирепый вампир усердно грыз горло полуголой блондинке. По третьей программе смазливый атлет-американец, одетый в пятнистый комбез, с неизменным голливудским «ты, задница» разрядил кольт в какого-то неприятного субъекта в непонятной военной форме с красными звёздами на погонах, тянувшегося к автомату «Калашникова». По кабельному каналу показывали кувыркающиеся полицейские машины, преследовавшие фургон с бритоголовыми гангстерами. Последняя программа порадовала меня видом унылого, с жиденькими волосами и выпученными глазами человека, подвывающе декламирующего: «Мы дети страшных лет России… Наши деды прошли через горнило двух страшных войн, через ужасы сталинских лагерей. И кому, как не нам…»

Тут я без всякой жалости выключил телевизор, так и не узнав, что «как не им…»

Аля появилась в полдесятого. На ней был новый фиолетовый костюм с подбитыми ватой плечиками и (ничего себе!) роскошная, в стиле двадцатых годов, шляпка.

— Ты выглядишь восхитительно. Обожаю женщин в таких картузах. — Я поцеловал Алю в щёку.

— В картузах!.. Поручик, вы набрались светских манер в конюшнях!

— Я солдат, мадам, — развёл я руками. — Проходи в комнату, не стесняйся.

— Замёрзла. Погода портится. Это разве лето?

— Два дня назад было лето.

— Хочу кофе с чесноком.

— Ночью спать не будешь.

— И не надо.

Я отправился на кухню готовить кофе, оставив Алю осматривать мою библиотеку. Вскоре божественный напиток был готов к употреблению.

— Ну-с, как живёте, как здоровье? — осведомился я, разливая в тонкие фарфоровые чашки кофе.

— Здоровье нормальное, — ответила Аля, захлопывая толстый фолиант «Война 1812 года». — Вышла сегодня на работу.

Я уже знал, что Аля после окончания в прошлом году архитектурного института работает в фирме, занимающейся реставрацией старых зданий и приспособлением их под офисы. Заказы они получают по большей части из других городов — на нашей деревне шибко не разбогатеешь.

— Даме больничный не дали, капиталисты проклятые. И как тебе, болезной, работается?

— Прекрасно. — Аля вздохнула, потупив глаза, она в этот момент очень походила на Алёнушку с картины Васнецова — такая же грустная и озабоченная.

— Не вижу в тебе особой радости жизни. Что случилось?

— Да ничего. Скажешь, что я опять взялась за своё.

— Может, и скажу. Но ты всё равно рассказывай.

— Считай меня полной идиоткой, но… — Она замолчала.

— Понятно, локомотив с того света.

— Неужели ты не чувствуешь его приближения?

— Как же! Ещё как чувствую. Гром стоит, земля трясётся.

— Будет тебе и гром… Ты должен чувствовать, Виктор. В тебе есть что-то… Ты должен это чувствовать.

— Ну да, твоя бабушка была деревенской ведьмой, а мой прадедушка, может быть, подрабатывал якутским шаманом.

— Ты не похож на якута.

— Значит, индейским шаманом.