Заиграла заставка ток-шоу, показались трубы и цистерны, ставшие нам всем знакомыми не хуже, чем самим работникам предприятия. Камера наезжала… И вдруг перед нами полыхнуло страшное зелено-желтое пламя, облизав огненными языками весь экран. Когда треск и грохот немного поутихли, камера показала панораму завода: оказывается, весь этот кромешный ад – не что иное, как взрыв одного из заводских газгольдеров. Серебряные цистерны, похожие на инопланетные корабли, – своеобразный бренд «Русского минерала», известный каждому, кто хоть раз бывал в нашем городе: несмотря на то, что цистерны находятся на территории завода, их блестящие круглые бока хорошо видны с дороги. Неожиданно в камеру впрыгнул журналист с глазами выпученными, как у циркового кенгуру, и заговорил, подвывая и проглатывая окончания:
– Это может произойти в любую минуту. Это касается каждого из нас. В гигантских газгольдерах хранятся фтор– и хлорсодержащие производные насыщенных углеводородов, главным образом метана и этан, которые чрезвычайно взрывоопасны. По данным внутренних источников завода, нормы безопасности хранения этих опасных веществ администрацией не соблюдаются. Система не обновлялась с момента прихода новой команды руководства во главе с Карнаваловым. В любой момент газгольдеры могут лопнуть как мыльные пузыри…
Пока ведущий описывал ужасы ожидаемой со дня на день катастрофы, зеленое пламя прыгало с цистерны на цистерну, захватывая все большую площадь. Уже лопнул второй серебряный шар, на очереди был третий… Когда пожар перестал вмещаться в камеру, оператор отъехал в район заводской стены, но и отсюда зрелище открывалось грандиозное.
Наконец всполохи огня закрылись черной траурной заставкой, после чего на экране появилась грустная и серьезная физиономия Мальчика-Носа.
Это выглядело сюрреалистично: все знали, что Жильцов находится сейчас в следственном изоляторе. Понятно, что запись интервью с главой профсоюза была сделана до прямого эфира, тем не менее его «как ни в чем не бывало» лицо на экране произвело неожиданный эффект. Все в комнате загудели, занервничали.
– Мы уже не знаем, на каком языке говорить с нашей дирекцией, – сдвинув брови, заявил Жильцов после представления ведущего, во время которого он глядел в камеру, ловко удерживая на нижнем веке благородную слезу. – Ну ладно, он с нами не считается, с рабочими не считается, работайте, мол, за копейки, а не нравится – за забор. Но про это уже нельзя молчать. Безопасности на заводе никакой, разгильдяйство, халатность, экономят на всем. Каждый день те, кто работает в цехах или рядом с газгольдерами, утром перед работой прощаются с семьей. Каждый раз, как в последний раз идут. Город на грани химической катастрофы! Об этом разве можно молчать?
– Мы прерываемся на короткую рекламу! – гнусаво воскликнул ведущий. – После перерыва мы узнаем, как ученый-филолог Ада Львовна Миллер спасала работников завода и целый город. Тема нашей программы – «Лингвистика против произвола», или «Слово и дело». Не переключайтесь!
В те короткие секунды, что проигрывала заставка рекламной паузы, в нашей небольшой компании разыгрались сразу несколько сцен. Прокурор схватился за телефон и настойчиво потребовал у кого-то, чтобы передачу срочно сняли с эфира. Селиверстов пробормотал «какого черта» и тоже начал куда-то звонить. Виктория, проскакав на своей невероятной платформе к шкафу с одеждой, в пожарном порядке одевалась. Борис пытался выяснить, куда именно она собралась.
Я же тем временем не знал, плакать мне или смеяться, потому что каждый, кто прослушал курс органической химии, знал, что те страшно взрывоопасные, по словам ведущего, фтор– и хлорсодержащие производные насыщенных углеводородов являются не чем иным, как фреонами. Теперь уже смех был не опиатный, а самый обыкновенный смех мало-мальски образованного человека. Господи, неужели сам Жильцов писал текст для журналиста? Сколь же малое отношение к химии имел этот ударник химического производства и профсоюзный вожак! Еще больше умиляла квалификация нашей журналистики, пустившей это в эфир.
– Боря, я в студию, вызови машину с мигалкой, я должна успеть, пока Миллер дает интервью, – выкрикнула Виктория тоном, который не предполагал возражений.
Однако у Бориса возражения были.
– Вик, да на хрена? Вон товарищ прокурор сейчас просто закроет всю их лавочку, и дело с концом.
– Ни в коем случае! – отчаянно воскликнула моя тетка. – Ты что, не понимаешь?! Давай быстрее!
Не знаю, что именно понял Борис на сей раз, но, посмотрев в умоляющие глаза уважаемого эксперта, махнул рукой и, нажав на кнопку вызова диспетчера, попросил машину ко входу.
– Тут минут пятнадцать ехать, – предупредил Борис.
– С мигалками пять, – откликнулась Вика.
– Да, и с президентским кортежем! – съехидничал Борис.
– Я с вами, – вставил Селиверстов.
– Само собой.
– Предупреди, чтобы передача продолжалась…
– Ни в коем случае не прекращать!
– Давайте уже аккуратнее, тут четыре места и нас четверо.
– С чего это четверо? Борис, ты не едешь!
– Это ты, Вика, сейчас не поедешь.
– А прокурор?
– Да уже…