– Младенца тоже убили? – спросил он.
– Да, люд зарубил их на месте, – закончил историю веномансер. – Филиссия никогда не умела терпеть голод и, изнеженная и капризная, была совсем не приспособлена добывать кровь на лишенном рабов Севере. Она просто убивала первых попавшихся.
Лицо веномансера напоминало маску. Ни единой эмоции на нем не читалось. Вицеллий гор’Ахаг был безразличен к страданиям всех вокруг, но, как оказалось, его не трогали даже горести собственных жены и ребенка.
– Теперь тебе известно, что никто не знает, где мой сын, потому что он мертв. Как и мать. И если начнут выпытывать о прошлом, расскажи, что ты Юлиан гор’Ахаг и твоя мать добралась до Ноэля, ко мне, а потом скончалась от кровянки, когда тебе было три года. И ты вырос при доме Харинфа.
– Что за Харинф?
– Харинф Повелитель Бурь.
– Что? Сильнейший маг Юга?
– Да! Это старый друг Пацеля. Он умер, но не оставил наследников, поэтому его родовое имение перешло по завещанию Пацелю. Особняк около Лорнейских врат.
– Интересные, однако, вы вещи утаили от меня, Вицеллий, – подозрительно покосился на веномансера Юлиан. – Почему же вы после побега не направились туда сами? Насколько я знаю, родовой особняк Харинфа тогда был еще заселен его родственниками.
– Это уже личное, – поморщился тот. – Тебе тоже пора поучиться не выкладывать каждому встречному душу на блюдечке. – Вицеллий резко умолк и посмотрел прямо перед собой, на возвышающийся город, показывая, что разговор окончен. – Пойдем, восемьсот сеттов сами себя не заберут. И дай-ка мне письмо от Нактидия!
Юлиан передал послание, достав его из сумы.
– Получается, ваш сын был еще без имени, когда случился Гнилой суд?
– Да. В те годы было модно давать только родившимся детям сначала временные имена в честь Праотцов, а уже через год – постоянные.
– И все-таки это все выглядит сомнительно…
– Никаких «но»! – поморщился Вицеллий. – Если с тобой что-нибудь случится, твоя мать с меня кожу снимет. Я ответственен за тебя, поэтому не смей перечить.
– Вы забываетесь. Вы всего лишь мой учитель.
– Вот именно, я твой учитель! Вампир куда более мудрый, с ясным рассудком и большим опытом.
Затем он взглянул мельком на Фийю, ненароком, словно ее и не было, и сказал:
– И своей рабыне накажи, пусть держит рот на замке!
– С Фийей я сам разберусь, учитель! – ответил граф с раздражением в голосе.
Вицеллий лишь дернул плечами и натянул поводья, чтобы замедлиться. Когда норовистый жеребец Юлиана обошел его кобылу, он устало оглядел поля со снующими рабами и крестьянами. Затем прошелся тусклым взором по спинам своих спутников и выдохнул. Поправив воротник и зябко поежившись от свежего ветра, веномансер вмиг растерял всякое высокомерие и спесивость.
Пока никто его не видел, Вицеллий отдыхал, сгорбившись и нахохлившись в седле, одинокий, отрешенный. Ненадолго он отвлекся от всего происходящего и вернулся воспоминаниями к своей Мариэльд, к голубоглазой и среброволосой Мари, ее взору, полному искренней любви и старой печали и… и этой проклятой, ненавистной сущности! В раздражении он дернулся от одной только мысли, вцепился в переднюю луку скрюченными от злобы пальцами и прикрыл глаза. Он пытался унять клокочущие рыдания, которые подкатили к горлу тела, в котором засел демон. Но все было тщетно…
Виной всему был он…
И каждый день демон с содроганием вспоминал, как Мари рыдала на его руках, обливала горючими слезами его расписанный рубинами, сапфирами, алмазами и златом балахон. Он плакал вместе с ней, пока вдруг Мари не поднялась. Тонкая, как ледяной клинок, и гордая, как пламенный феникс, она выпрямилась и произнесла тихим, но непоколебимым голосом страшные слова:
Тот, кто сейчас был Вицеллием, сглотнул подступивший к горлу ком.
– Эй, посторонись с дороги! Ты здесь не один!
Вицеллий открыл глаза и остывающим взором, в котором еще бесновалось пламя прошлых эпох, недовольно взглянул на высокого стражника. За ним, в дорогих и ладно выкованных доспехах, что указывало на служение господам, в повозках сидели понурые рабы: наги, люди, вампиры, оборотни и даже один дэв. Смиренными взглядами они уперлись в пол, на их щеках горели магические клейма, а края хлопковых рубах трепал ветер. Их босые ноги и хвосты касались друг друга.