Удержаться на краю

– Я должен это сказать, дорогая. До конца, иначе нечестно. – Бережной смотрит на Любу, и в его глазах сочувствие, а Любе было бы легче, если бы он смотрел с ненавистью. – Отец умер у меня на руках. Преступников задержали, потом осудили. Поскольку Неле на момент совершения преступления было всего четырнадцать лет, она просто попала в колонию – до совершеннолетия. Ну а я… я больше с ней не хотел иметь ничего общего. Сперва она пыталась мне писать, но я знал: она ни о чем не сожалеет, ей просто нужно, чтобы кто-то приезжал и привозил передачи, но тут уж увольте. Ну, бывает такое: рождается кто-то, а на конвейере схалтурили, и душу в этот кусок мяса не вложили, вот и живет он так – ест, пьет, все остальное как полагается, а вот любить – нет, никого не любит и ни о чем никогда не сожалеет.

– Отсутствие эмпатии – признак социопата. – Люба вздохнула: – Надя была такой.

– Как раз тот случай, когда кокос упал совсем рядом с пальмой. – Реутову теперь многое стало ясно.

– Видимо, это какой-то врожденный дефект, который многократно умножился из-за полнейшего отсутствия воспитания. – Диана понимает, как тяжело мужу все это рассказывать. – Но так бывает, к сожалению.

– Бывает, да. – Бережной выпил воды и, сжав руку жены, постарался успокоиться. – Мне тогда отпуск дали на десять дней. Я похоронил родителей… с мамой проститься не смог, мне сказали, что ее лицо было исполосовано до неузнаваемости, и патологоанатом запретил показывать мне ее, просто сказал: парень, запомни мать такой, какой она была. Я… я тогда только ее руки видел, покрытые защитными ранами. Они проснулись, понимали, что происходит, и знали, кто виноват.

Люба понимает, что дядя неоднократно изучал то старое дело.

– После похорон ко мне подошел следователь, пригласил на беседу. – Бережной допил воду, но облегчения не ощутил. – Мы поговорили… говорили долго, он оказался душевным и все понимающим. Нелю я больше не видел, только на суде уже, и она, похоже, сожалела лишь о том, что ее привольная жизнь закончилась. Судья потом давала мне слово как потерпевшей стороне – преступление громкое, поражало как своей беспричинной жестокостью, так и тем, что среди преступников была дочь жертв… В общем, я попросил наказать по всей строгости закона, без малейшего снисхождения, что и было сделано. Трое пошли под расстрельную статью, остальные получили по пятнадцать лет, а Неля, я считаю, слишком легко отделалась. Ну а я, когда вернулся из армии, пошел в школу милиции. Жить в родительской квартире я не мог. Ну вот не мог я жить там, где их убивали! Квартиру разменял, Неле досталась гостинка, хотя многие, кто эту историю знал, говорили мне, что ей ничего не положено, да только я знал: родители хотели бы, чтоб я поступил так, как поступил. Ведь отец простил ее! Сказал: это наша с мамой вина, что она выросла такой, это мы ее избаловали, испортили. Отчасти это было так, но лишь отчасти!

– И вы больше…

– Никогда не разговаривали, – Бережной покачал головой. – Когда она вышла из колонии, то поселилась в той квартире. Я тогда уже работал в райотделе, и она как-то заявилась ко мне на работу, принялась что-то говорить, объяснять, но я, конечно же, слушать не стал, ее дежурный выставил, причем довольно грубо. И я потерял ее из виду на годы, а потом в Степногорске умерла мамина сестра, тетя Галя, и на похоронах, извольте видеть – Неля, да не одна, а с мужем и двумя дочками-погодками!

– Я помню, – Люба кивнула. – Папа тогда сказал: смотри, это твой дядя Андрей.

– Ты не можешь помнить, ведь тебе года четыре тогда было, не больше!

– Я рано себя помню. – Люба стиснула кулак, словно сердце в нем зажала. – Тогда много людей было, а гроб почему-то фиолетовый.

– Да, так и есть. Надо же, запомнила! А это тетя Галя так захотела, даже ткань припасла, вот и обили гроб. Тогда, после похорон, Неля снова сделала попытку объясниться, но я ничего не хотел слышать. Похороны близкого человека и без того вещь тяжелая, а тетка с мамой были очень похожи. Когда не стало родителей, тетка словно усыновила меня, по крайней мере, в армию присылала посылки и письма, и потом годами консервация и продукты привозились мне так же, как ее собственным сыновьям. Тетка жила на окраине Степногорска и держала изрядное хозяйство, и когда погибли родители, она просто включила меня в список, так сказать. А я… В общем, похороны тети Гали были не лучшим временем. У меня до сих пор перед глазами гроб с телом моей мамы, прикрытым полностью, только руки видны. Конечно, следствием доказано, что Неля удары не наносила – но она впустила убийц, науськала их, а потом стояла и смотрела, как эти твари убивают родителей! Тех родителей, что души в ней не чаяли! А ведь они все понимали, и кто знает, что было больнее в тот последний момент: ножевые раны или осознание, что это с ними сотворила их обожаемая девочка. Я… я не могу об этом думать до сих пор.

– Ты приходил на панихиду по моему мужу, дядя Андрей.