Удивительные истории о бабушках и дедушках

Подхожу к ветряку — он посреди сугробов, растяжки в разные стороны, точно вмерзший паук. Из-за метели и неуклюжей одежды почти не могу поднять голову и взглянуть, что же случилось там, наверху. Всякий раз закрываю глаза и прячу лицо в ладони. А метель, кажется, звереет. Куда ни повернись — ветер в лицо, и стоит отнять руки — невозможно вздохнуть!

Начинаю хлюпать носом от бессилия. Представляю, как будет ругаться дед. И что я вышел, и что починить не сумел, раз уж вышел… А если заболею?! От бабушки тоже достанется! И не видать мне больше работы наблюдателя… Только не по работе я раскисаю и не по наказанию, а от чего — сам не пойму. Обидно, и все тут!

Подхожу вплотную к мачте и начинаю пинать ее ногами. Уже не для того, чтобы расклинило, а потому что поделом! Носы у валенок мнутся — все бестолку, — только пальцам и больно! К ногам подключаю руки. Хватаю и трясу этот проклятый ветряк. Вспоминаю, как говорил тот мужик в телефоне. Про «сукино отродье».

Сукино отродье!

Но ветряк врос намертво. Даже не шевельнулся. Я возвращался к домику обиженный и побежденный. Не быть мне ни разведчиком, ни смотрителем за погодой. Даже напарник из меня никудышный! Я шмыгал носом, смахивал ладонями слезы, руки у меня болели не то от ударов, не то от холода, скорее всего — сразу от всего.

Но ничего страшного, думаю, руки отогрею, а про вертушку деду вообще ничего не скажу, стыдно. Будто ничего и не было! А следы мои сейчас мигом снегом засыплет! От этого мне стало чуть веселее. А потом я подошел к двери.

И в следующее мгновение уже разгребал сугробы на тропе к площадке. Из памяти мгновенно стерлось все: где упал, когда скинул варежки, в какой варежке был ключ, и даже как он, проклятый, выглядел!

Суетясь и ползая на коленях по заднему двору, я метался с одного края на другой, от сугроба к сугробу, и прокопал, кажется, десяток новых троп от дома до площадки. И ничего. Ни варежек, ни ключей.

Следующим решением стал побег домой, к деду. Страшная мысль, страшная во всех отношениях. Ведь и домик оставить нельзя, и от деда влетит похлеще, чем за книги; и как сильно он расстроится; а как влетит ему от бабушки! После бабушки я откинул это решение навсегда.

Я вернулся на крыльцо, сел на ступеньки — там поменьше дуло — и спиной привалился к злосчастной двери. Руки все не отпускало. Их немного покалывало, они немного зудели, а какие-то участки я даже не чувствовал. Я спрятал руки поглубже в рукава, весь сжался от холода и стал ждать.

Дед появился не скоро.

— Сережка, что случилось? — Он даже не сразу меня заметил; подошел почти вплотную. — Ты почему на улице?

— Я… Там ветряк заклинило!.. И я… Дядька звонил… Кричал, что… — я всхлипывал, шмыгал носом. — Я закрыл дверь, пошел туда… Как ты… Кулаком чтобы… Варежки потерял! И ключ!

И разрыдался. Сильно и бесконечно.

— Где потерял?! — Дед присел передо мной на корточки. — Успокойся, где ты ключ посеял?

Я махнул рукой не пойми куда. Дед заметил мои руки без варежек, наверное, красные или, наоборот, совсем белые. В темноте было не разобрать.

— Давай-ка, — сказал он и снял свои рукавицы. — Надень.

Я утонул в его огромных варежках, а дед медленно, осторожно ходил вокруг в поисках ключа.

— Я где-то там потерял, — сказал я. — Как к площадке идти.

Дед ушел. А я остался сидеть, не посмел подняться, пойти следом, помочь. Я и так уже наломал дров, как сказала бы бабушка. Так уж лучше сидеть.

Вскоре он появился, вывернул из-за угла дома, подошел и молча сел рядом.

— Нет, так мы ничего не найдем, — сказал он.

— Как же быть? — едва слышно спросил я.

— Весны ждать, — сказал дед. — Снег растает и ключ найдется.

Я ничего не ответил. Это прозвучало как шутка, но, похоже, это же и было правдой.

Дед посмотрел на часы.

— Скоро срок начнется, телеграмма минут через десять появится.

— Как же быть? — выдавил я и вновь расплакался.

Дед приобнял меня; я заметил, что его руки ничуть не лучше моих, с трудом сгибаются пальцы, подрагивает ладонь.

— Черт с ней, — сказал дед. — Черт с ней, с погодой. Это все не смертельно. Не на войне, в конце концов. Ты успокойся, слышишь? Я тоже виноват. Совсем забыл с этим снегом! Этот ветряк уже вторую зиму не работает… Надо было тебя предупредить. А мужик… Это Петька из центра! Ну, слышишь, успокойся! Ты все правильно сделал! Будет это нам всем уроком — спешка нужна только при охоте на блох. Так бабушка говорит, помнишь?

Но это меня не успокоило. Дед промокал мне лицо грубым рукавом дубленки, а я никак не мог унять слез.

— А хочешь, — сказал он. — Хочешь, фокус тебе покажу?! Метеорологический! По секрету! Его только настоящие метеорологи знают!

Я все плакал, а он потряхивал мое плечо и спрашивал, спрашивал… Хочу ли я?

И я кивнул. Хочу, конечно!

— Вот! Другое дело. Тогда вставай! Слезы отставить! Вон и так все лицо красное…

Метель не прекращалась, и мороз к ночи только крепчал. Мы опять зашли за угол, тропинка к метеоплощадке окончательно исчезла, вместо нее многочисленные снежные окопы да кратеры.

Дед долго примерялся, где лучше встать, и наконец скомандовал:

— Дай-ка мне варежку!