По пути за вином на кухню Михаил заглянул в узкую комнату, где на комоде темного дерева стояла перетянутая черной лентой фотография Сашкиного деда, прячущего в усах улыбку. Михаил не успел с ним познакомиться, хотя, может, и успел бы, но на все его намеки Сашка отвечала молчанием и переводила разговор на другую тему. Трофим Ильич прожил всего полгода после смерти своей жены Ефросиньи Павловны. Как говорит Сашка — «ссохся».
Центр Углича неспешным прогулочным шагом Михаил дважды обошел по кругу, вышел к берегу Волги, пощурил на солнце глаза, разглядывая надпись «Константин Симонов» на пришвартованном к пристани теплоходе, зашел в Спасо-Преображенский собор, не забыв на входе перекреститься не мелко и стыдливо, как обычно, а размашисто, как учила его мама, решившая на пенсии вдруг переквалифицироваться из ярой атеистки в набожную прихожанку. Подошел к иконостасу. Что попросить у Бога? Здоровья всем близким? Чтобы у всех все было хорошо? Или просто поблагодарить за то, что у него есть… И особенно за Сашу.
Михаил никогда не разбирался в искусстве. В логистике, в автомобилях, в том, как сделать так, чтобы все шло, как ему надо — да. А вот в картинах, скульптурах, архитектуре — совершенно никак.
Он купил дом за городом недалеко от Москвы вовсе не потому, что так делали все. И даже не потому, что денег у него на дом хватало с избытком. Просто в какой-то момент понял, что стал очень уставать от потока людей. А за городом можно дышать. И никто не будет наблюдать, как и чем ты дышишь.
А однажды к нему в новый дом заехал Артем — его помощник и будущий совладелец компании — и сказал, что в доме Михаила не хватает красоты и картин. Еще он сказал, что уюта не хватает, но с уютом, казалось, все обстояло еще сложнее, чем с картинами. И тогда Михаил поехал в галерею, присоветованную Артемом. Там он почти час ходил между картинами, маялся, всматривался, раздувал ноздри, ерошил волосы на голове, но без толку.
Михаил от бессилия просто сел на скамейку, установленную в центре одно из залов, и сдулся. Достал из кармана куртки небольшую серебряную фляжку и отхлебнул большой глоток коньяка. Слава богу, он сегодня с водителем, хотя обычно водил машину сам. Коньяк побежал по горлу, добрался до груди, и стало горячо и хорошо.
Михаил даже, кажется, начал понимать суть картины, напротив которой сидел (четыре всадника мчат по маковому полю, у одного из них вместо головы карманные часы), когда к нему подошла худая девушка в белом брючном костюме, присела рядом и сообщила:
— Мы закрыты уже час, но если вас так заинтересовала эта картина, вы можете купить ее и любоваться вечно на вполне законных основаниях.
От девушки пахло жасмином, а ее голос обволакивал и увлекал на какие-то совершенно неизведанные глубины в абсолютно нездешних мирах.
— Если честно, мне, кажется, нужна помощь, — ответил Михаил. — В картинах. И вообще.
Девушка откинула со лба короткую светлую челку и молча протянула руку, куда Михаил положил увесистую фляжку. Девушка открутила звонкую крышечку, отпила из фляжки и вернула ее Михаилу.
— Тогда вы по адресу. Я искусствовед. А вообще — я Александра. Саша.
И девушка легко засмеялась и протянула Михаилу маленькую ладонь. Она все делала легко и просто. Воздушная, неземная, хрупкая.
Когда Михаил медленно — чтобы подольше — побрел обратно домой, то практически наткнулся на выходе из кремля на торговцев всякой снедью, что уже собирали на исходе смены в сумки и мешки свой нехитрый собственноручно собранный-выловленный товар.
— Мне вот эту дайте, пожалуйста, — попросил Михаил угрюмого старика в желтой жеваной рубахе и красных кедах на босу ногу, который буквально просиял от просьбы Михаила и даже хотел сделать скидку, но Михаил отмахнулся — цена и так невысокая, к чему тут этот демпинг.
— Депинх? — насупил брови старик.
— Не берите в голову, — хохотнул Михаил, — будьте здоровы!
И ухватив добычу, завернутую в шуршащий бумажный пакет, он взял курс в сторону дома. Мешать Сашке он не будет, а вот ужин сварганить — запросто.
Впрочем, ушел от торговцев Михаил не слишком далеко. Он сделал буквально пару шагов, как его кто-то цепко и яростно схватил за рукав, так, что льняная ткань издала жалобный треск, а сам Михаил по инерции резко повернулся в сторону, откуда шла возможная угроза, сжав кулак свободной правой руки, и уперся в острый взгляд бледно-серых, почти прозрачных глаз без ресниц.
— Зря ты связался с ведьмой, — зашипела сиплым голосом грузная женщина с ржавыми, прилизанными в тощий хвостик волосами и морщинистым, словно пожамканным в стиральной машинке, лицом и сощурила глаза.
Михаил молча потянул руку, стараясь освободиться, но женщина еще сильнее сжала его рукав и больно ущипнула Михаила за кожу. Михаил сморщился и перехватил пакет правой рукой — бить старуху он все равно не собирался.