— Что вам надо? — отчеканил он стальным равнодушным голосом, от которого обычно у его подчиненных все внутри холодело и сжималось, но отчего-то сразу находились и нужные документы, и правильные слова для клиентов. А клиентов своей логистической компании Михаил очень берег, потому что добывал их в трудных схватках с конкурентами и бесконечных переговорах, компромиссах, дожимах, ночных недосыпах и вечных разъездах. — Ведьма она, как и ее бабка, — быстро громким шепотом заговорила старуха. — Через поколение передается это у них, ты знаешь, да?
Михаил ничего такого не знал и знать совершенно не хотел.
— Кто это — она?
— Санька, девка твоя. — Старуха, не ослабляя хватки, повернула голову, с цыканьем сплюнула на землю и утерла рот рукавом линялой коричневой кофты. От старухи пахнуло несвежим прелым бельем, кислым потом и недавно выпитым пивом. Бухая, что ль?
— Спасибо, что донесли до меня информацию, я непременно обдумаю ее, — сухо ответил Михаил. Он вдруг очень устал, словно перетаскал на своих плечах мешки с цементом, а не прогулялся по городу. Ноги стали ватными, и в ушах зазвенело. Все-таки пора съездить в отпуск, как и советовал его врач, душевный и при этом очень циничный, Клавдий Иванович. Ну вот в свадебном путешествии и отдохнут… И от мысли о скорой свадьбе у Михаила сладко заныло в области солнечного сплетения…
— Я пойду, пожалуй, — уведомил Михаил старуху.
— Бабка ее, ведьма плешивая, мужа своего калекой сделала, и тебя ждет то же самое с ее наследницей, слышишь? — затрясла головой старуха.
Михаил зло и резко дернул рукой, отчего ткань рубашки затрещала и поехала, и пошел прочь, оставив в руке безумной бабки добрую половину своего рукава. «Хрен с ним, хрен с ним», — мысленно повторял Михаил.
Старуха с ржавыми волосами и пожамканным лицом еще раз смачно сплюнула, медленно и аккуратно сложила кусок ткани и убрала его в свою небольшую лиловую сумку из потрескавшейся кожи.
— Сашуль, встречай добытчика, я нам ужин принес! — весело прокричал Михаил, как только переступил порог дома и длинными шагами дошел до кухни через узкую прихожую с навешанными на крюки телогрейками и куртками из темно-коричневой болоньи.
— Я сейчас приду, — приглушенно крикнула откуда-то сверху Саша, и потолок над Михаилом заскрипел под тяжестью Сашиных шагов.
На чердаке в мешках вполвалку ждали приговора старые игрушки, рулоны ватных одеял, занавесок и неведанной одежды. Казнить? Нельзя помиловать? Саша стояла над всем этим добром, согнувшись пополам, и создавалось впечатление, что она держит на своей спине крышу дома. Помиловать. Пока помиловать. В груди жгло и саднило от ощущения, что все это — уже ушло, осталось в прошлом. Что, даже оставив эти вещи, она не остановит время, не обернет его вспять. А ведь могла бы, если бы захотела? Саша хмыкнула и грустно улыбнулась.
В другой стороне чердака, около маленького круглого окна, навешанные на натянутые лески, иссохшими висельниками торчали когда-то собранные бабушкой пучки самых разных трав. Она так их и не сняла… А они все еще пахли — сеном, упругим лесным мхом и тайной. После
Михаил помыл руки, вытер белоснежным и хрустким вафельным полотенцем и развернул добычу в желтой плотной бумаге. Он услышал, как сзади подошла к нему Саша, обняла его и поцеловала в плечо прямо через мокрую от пота рубашку.
— Ну, что там у тебя, — промычала Сашка прямо в его спину.
— А вот, — и Михаил отодвинулся от стола и жестом фокусника показал на свою добычу.
Сашка округлила глаза, открыла рот и стала хватать им воздух, неловко попятилась назад и захрипела, прижав к горлу руки так, словно кто-то ее душил:
— Рыбаааа… Нельзя… В доме… Нельзя…
— Саша, что с тобой? — Михаил испуганно протянул к Сашке руки, но она ударила по ним ладонями, подскочила к столу, схватила огромную щуку с мутными стеклянными глазами за хвост, стремглав выскочила из дома и бросила рыбину в невысокую траву. За Сашей пулей выскочил Михаил и замер у двери. Саша постояла несколько секунд, обняла себя за плачи, поежилась и обернулась:
— Семейные традиции, — просто пояснила она и криво улыбнулась, — вот такие странные семейные традиции.
— Жалко-о-о, — осторожно и тихо протянул Михаил, не смея пошевелиться, — а рыба хороша была.
— Да, — сказала Саша, — жалко, что она абсолютно и безвозвратно мертва. Вот бы пусть ожила, что ль, тогда мы бы ее отнесли и выпустили в речку.