Удивительные истории о бабушках и дедушках

Михаил потер лицо сухими ладонями. Лицо горело, а сердце стучало бешено и надрывно. Даже вот так — просто любить? Неужели это возможно? Михаил аккуратно сложил письмо и хотел было закрыть коробку, но зачем-то полез рукой на самое дно и выудил черно-белую фотографию. Михаил вгляделся в нее и сильно и резко мотнул головой, пытаясь унять накатившую муть. Вот теперь точно надо пойти покурить. Он убрал фотографию в нагрудный карман клетчатой рубашки, в которую успел переодеться где-то между первой и третьей стопками самогона, и, закрыв коробку, положил ее обратно на полку, откуда немедленно спрыгнула кошка, чтобы сопроводить Михаила до машины и затем сесть рядом с ним на лавочку у крыльца.

Михаил закурил, жадно втянул в себя дым, шумно выдохнул и повернулся к кошке:

— Тебе не предлагаю. Хотя…

Кошка фыркнула, дав понять, что курить-то уж она точно не будет.

Утром на этой самой лавочке Саша с Михаилом обнаружили рукав от рубашки Михаила. Саша брезгливо, двумя пальцами, подняла его, чтобы посмотреть поближе: на ткани алели два смазанных отпечатка губной помады. Михаил стукнул себя по лбу ладонью:

— Сашуль, я…

— Вот же сучка, — прорычала Саша и быстро пошла к калитке.

— Саша, ты куда? — кинулся за ней Михаил.

— Да тут недалеко, — ответила Саша.

Они молча прошли почти до самого конца улицы, когда Саша свернула к бурому покосившемуся дому, на окнах которого белели новые наличники — словно на бомжа надели дорогущие очки.

— Эй, ржавчина, выходи! — залихватски крикнула Саша и повернулась к Михаилу:

— Ты умеешь свистеть?

Михаил усмехнулся и подмигнул Саше, а затем вставил в рот два пальца и свистнул так громко, что птицы, сидевшие на линии передач, вихрем поднялись и сиганули в разные стороны.

Старуха со ржавыми волосами показалась откуда-то из-за дома и, переваливаясь, подошла к калитке: — Чо те, ведьмино отродье? — гаркнула старуха. Сашка, уперев руки в бока, по-пацански переставляя ноги, расслабленно чуть приволакивая их, сделала несколько шагов по направлению к старухе: — Ты когда нас оставишь в покое и сдохнешь наконец?

— Не дождешься, сука, — плюнула старуха.

— Нет, это ты, кажется, чего-то не поняла, — сказала Саша более тихим и спокойным голосом, и от этого тона у Михаила похолодело в животе, и он в восхищении и изумлении уставился на Сашку. Он никогда не видел ее такой.

— Ты слишком долго пакостила, ржавчина, но теперь ты ничего не сможешь сделать, — продолжила Саша. — Потому что, если хоть что-то еще посмеешь сотворить, я тебя прокляну. Ты знаешь, да?

Старуха побледнела и сжала руками колья забора так, что побелели костяшки пальцев:

— Ничего ты мне не сделаешь, кишка тонка!

— Ты хочешь проверить? — помахивая рукавом от рубашки, спросила Саша. — Давай попробуем.

— Пошла ты… — прошипела старуха.

Саша подошла к калитке, посмотрела старухе в глаза, повесила на забор рукав рубашки:

— Засунь себе это в зад, — и спокойно пошагала прочь.

— Миш, пошли, — и Саша взяла Михаила за руку и нежно погладила ему ладонь.

— Надо будет заказать на ее адрес упаковку крема от геморроя, — ухмыльнувшись, сказала Саша.

— А-а-а-а… Ты… Это серьезно? Он ей понадобится? — Кто знает… Кто знает… — ответила Саша и загадочно улыбнулась.

— Кошачья переноска у меня, давай уже лови ее, — крикнул Михаил.

Они с Сашей собирали вещи и относили в машину. Пора ехать домой. К ним домой.

— Я не могу нигде ее найти, — жалобно сообщила Саша.

— Кыс-кыс-кыс, — покыскал Михаил и заглянул за дом. Фима сидела у самой дальней яблони.

Михаил медленно пошел к Фиме, чтобы не спугнуть ее, но кошка и не думала никуда убегать. Когда Михаил приблизился, кошка начала быстро-быстро копать землю передними лапками.

— Что тут у нас? — спросила Саша, подкравшись сзади и пряча за спиной переноску.

— Вот, — ответил Михаил. — Копает.

Лопата оказалась очень тупой, и копать оказалось непросто, и Михаилу пришлось то и дело утирать пот со лба, но находка, очевидно, стоила того. Михаил извлек из-под земли небольшой сундук, отбил хлипкий замок ударом той же лопаты, и на свет божий Саша с детским «аааах!» извлекла желтолистую тетрадь и смоляно-черный круглобокий котелок. Наследство. Да, ее, Сашино, наследство. Какое есть.

…Фрося умирала. Трофим Ильич ничего не мог с этим поделать. Он подошел к кровати и поднес ей в чайной ложечке теплый чай с лимоном и гречишным медом.

Фрося осторожно сухими губами дотронулась до ложечки.

— За что мне такое счастье? — прошелестела она. Трофим Ильич взял Фросю за руку и положил свой лоб в ее теплую ладонь. Он не заметил, как ладонь становилась прохладней и прохладней, потому что ему казалось, что это просто он сам остывает.

Когда Трофим Ильич наконец понял, что его Фросенька умерла, он уткнулся в ее плечо и заскрипел — заплакать он не смог. А затем вдруг захрипел и засипел, как после продолжительной ангины: — Фросяааа. Я не смогу без тебя…

Трофим Ильич услышал свой голос и испугался. Он прикрыл рот дрожащей рукой и дернулся, как от удара током.

Он помотал головой и снова захрипел: