О, Серена.
Впервые за шесть лет на Земле я доехал до дома своих родителей. До дома, где даже в детстве бывал раз в полгода или реже. Ничего не изменилось, и от этого какое-то глупое щемящее чувство в груди. Здесь низкое небо и полгода льет дождь. Повезет, если летом выдается десять теплых дней. Наш двухэтажный дом находится в небольшом городке среди сотен таких же домов. Среди сотен идентичных городов.
Мой племянник завел новую собаку, черного лабрадора. Во дворе все так же стоят качели, которые так любила моя сестра.
Мы с ней проводили здесь мало времени, и воспоминаний почти не осталось. Только смутные обрывки. Только сны.
Дети моего брата постарели.
Ты говорила, что родилась в Англии, в тусклом сером Йорке. Я побывал там.
Старинные здания, брусчатка, а еще много свинцового неба, накрапывающего дождя, разноцветных зонтов и зелени.
Там было красиво. Особенно когда выглянуло солнце.
Пока я летел над Англией, познакомился с одним физиком. Он говорил, что нам не нужна планетарная цивилизация. Гораздо проще жить на орбите. Видимо, он не жил на орбите.
Наше проживание на станции, ты помнишь его? Я помню темные коридоры, стерильный сухой воздух, безвкусные овощи из гидропонных садов и ароматное синтетическое мясо из репликаторов. Помнишь смотровую площадку, откуда мы не вылезали первые пару месяцев? Мы смотрели на звезды, которые стали чуть ближе.
Однажды, спустя год, когда все уже перестали туда ходить, я увидел там тебя.
Ты сидела на полу, хотя рядом были скамьи и кресла-мешки. Я подошел к тебе, но ты сказала, что хочешь побыть одна и я должен уйти.
Как давно это было.
Пока мы летели на Нектон, мы постоянно с тобой почти не общались. Целых шесть лет. Для нас – шесть лет. Для Земли семьдесят два. Нам было мало места, мало вкусов, мало запахов, мало ощущений. Охлаждающие системы постоянно шумели, в тесных каютах до металлических стен или потолка можно было достать рукой, длинные люминесцентные лампы в узких коридорах то гасли, то светили с перебоями. Мне всегда хотелось ударить по такой мерцающей лампе, но я никогда не решался.
Мы оставили свои семьи, своих редких друзей и бывших сокурсников. Но меня это не волновало. Я уже почти забыл Землю, почти забыл свою семью. Иногда в мозгу всплывали отдельные картинки, вроде дома родителей из белого кирпича или заливистого смеха сестры, но больше ничего. Весь мир словно погрузился под воду.
Перед нами лежал весь космос. И тогда казалось, что у нас в руках все время Вселенной.
Теперь мне невыносимо от этого. Мы с тобой так мало времени провели вместе.
Ты должна была лететь с четвертой экспедицией к Тау Кита с основным потоком выпускников, но в последний момент выбрала Ро Северной короны. Мы полетели вместе. Я так и не понял, почему ты согласилась на эту экспедицию. Из-за меня? Или из-за предчувствия чего-то нового, колоссального, необъятного? (Буду думать, что из-за меня.)
На Нектоне мы жили на разных станциях и не виделись около года.
Увидев тебя потом, повзрослевшую, загоревшую на солнце, я понимал, что изголодался по тебе. У тебя выгорели волосы, стали из каштановых светлыми-светлыми, а потом ты подстриглась и твои скулы стали казаться острыми-острыми.
Когда мы смогли поговорить, то больше не ругались. Мы вели себя так, будто были когда-то лучшими друзьями, а потом просто перестали общаться. Привет-как-дела-отлично-ну-пока.
И эта жуткая неловкость.
Привет, Серена.
Ты помнишь наш первый раз? Мы случайно встретились ночью на северной платформе, когда я завозил туда продукты. Хотя на самом деле не случайно – я знал, что тебя перевели туда. Мы встретились ночью, когда ты вышла брать образцы воды.
Я взял тебя за руку, и все сразу стало ясно.
Темно-фиолетовое небо, почти черная вода, две маленькие луны над головой. Где-то вдалеке сияет, распыляя свою атмосферу прямо в космос, горячий юпитер [4]
. Он похож на комету, только в тысячи раз ярче. Ветерок еле заметно покачивает платформу, легкие волны бьются о ее металлические края, нам прохладно, но становится все теплее.