Удивительные истории о любви (сборник)

Лето 1914 года было солнечным, жарким и сухим. Пермь словно замерла в ожидании грозы, страстно желая ее и безмолвствуя в нетерпении. Лишь иногда ветер с Камы приносил в гостиные небольшое шевеление занавесок. Я не нашел ничего лучшего, чем поступить на службу в Волго-Камский банк, что на Покровской, напротив Театрального сада. Я рассудил, что ежедневное посещение службы должно избавить меня от угнетающего настроения, в котором я находился. Тем более это было совсем недалеко от нашей квартиры на Петропавловской. Итак, каждое утро, я вставал, завтракал, одевался и шел на службу. В полусонном состоянии что-то считал, вел корреспонденцию, писал докладные на имя управляющего, принимал посетителей… Порой я ненавидел свой город, перенося злость на новых сослуживцев, на немногочисленных родственников, вдруг окруживших меня заботой и в то же время требующих внимания и удовлетворения их любопытства. Как можно жить так тихо, спокойно, бесцельно, как жили здесь, я понять не мог. Томики романской словесности пылились на подоконнике.

Чтобы внести хоть какое-то разнообразие, в августе мы сняли дачу за Камой, в Курье. Все время мама проводила там. А я приезжал туда на пароходике в свободное от службы время. Был тихий субботний вечер. Мама подрезала ветви разросшихся яблонь. Я красил скамью в саду.

– Ольга Федоровна, добрый вечер! – раздался приятный мужской голос.

Мама подошла к калитке. Я поднял голову. За палисадником, отделявшим сад от улицы, стоял пожилой мужчина с гладко выбритым, не по моде, лицом. С ним была девушка лет двадцати. Среднего роста, стройная, со светлыми волосами, она с любопытством рассматривала дом и деревья.

– Кто это был? – спросил я, когда мама вернулась в сад.

– Александр Петрович Никитин и его дочь Таня. Он был сослуживцем твоего отца на заводе.

– Почему ты не пригласила их зайти?

Мама укоризненно взглянула на меня:

– Ты же знаешь, как мне тяжело, когда все… она не договорила, отвернулась и махнула рукой.

5

Это была наша первая встреча с Таней. Я не знаю, видела ли она меня. Про себя я отметил, что она очень миловидная. И даже подумал, что она мне, пожалуй, понравилась. До этого я считал, что мне нравятся исключительно женщины романского типа, проще говоря – итальянки, такие, каких я видел в Сполето… Джемма… Тонкий нос с горбинкой и черные глаза. Веселая и вспыльчивая.

Я солгу, если скажу, что после этого думал о Тане. Я вспомнил ее, только когда столкнулся с ней лицом к лицу в книжном магазине Поклевских. Она выбирала какие-то нотные альбомы. Я подошел и представился. Кажется, она меня не узнала и была сильно удивлена. Через месяц я снова встретил ее и пригласил в театр. Я хорошо помню – было 29 октября. Я украдкой взглянул на нее. Она смотрела на сцену и улыбалась. После оперы мы гуляли по театральному саду. Шел первый снег той осени. Я стоял у нее за спиной, глядел на тот же снег, что и она, и поэтому был счастлив.

– Мне очень понравилось, спасибо за вечер, – сказала она на прощание.

И ничего вроде не изменилось: та же служба, та же скука. Но только спустя несколько дней я постепенно, как-то исподволь, понял, почувствовал, что эта девушка нужна мне.

Таня… Серые грустные глаза. Мне все время кажется, что она вот-вот заплачет. А может быть, я просто хочу, чтобы она заплакала. Чтобы казаться сильным. Чтобы прижать ее к своим плечам, гладить и целовать ее мягкие светлые волосы.

Я вижу, как розовеют ее щеки, она никогда не смотрит на меня, она смотрит в сторону. Что это значит? Я не знаю и не хочу знать.

Она смеется редко и совершенно по-детски, чуть изумленно приоткрыв рот и расширив глаза.

У нее крошечные уши и детские руки. Наверное, она хорошо играет на фортепиано. А я ведь никогда не слышал.

Кажется, ее мать из семьи ссыльных поляков. Ну и что? Я ведь сам на четверть поляк.

Я вижу, как она смущается меня. Когда это происходит, она начинает говорить больше, чем обычно, старается казаться естественной и веселой. Почему она боится меня? Неужели она считает меня высокомерным? Я был высокомерным для университетских друзей, сейчас на меня часто обижаются сослуживцы.

Месяц я не видел ее. Я не знал, хочу ли я встречи с ней. Я совершенно измучился. Постоянное ощущение неизвестности и страх правды доводил меня до сумасшествия.

Первого декабря я написал заявление в московскую школу прапорщиков.

– Я не могу ничего сказать тебе, – торопливо говорила Таня на вокзале. – Возвращайся.

– А я и ничего не спрашиваю, – попытался улыбнуться я. Она неловко поцеловала меня и ушла.

6