Удивительные истории о любви (сборник)

Поздним вечером 23-го я снова пришел в город. Было очень холодно, наверное, градусов двадцать мороза. Я совсем продрог, а от нервного напряжения меня начал бить озноб. Начиналось. В шесть утра енисейцы должны были войти в город со стороны Красных казарм, а бийцы – со стороны Мотовилихи. Около пяти утра мы должны были взять вокзал Пермь Первую и артиллерийские склады. Нам надо было взять их и продержаться два-три часа.

10

К концу дня 24 декабря город был наш. Красные удерживали только Пермь Вторую. Около шести вечера я разыскал Валюженича. Он корректировал огонь орудий по вокзалу. Уже ночью я пришел домой. Мама, увидев меня, заплакала. Я не решился сказать, что два месяца был рядом.

– А ведь твоя Никитина служила в советском учреждении, – язвительно сказала она.

– И что это означает, надо же было как-то жить, – разозлился я.

На следующий день я зашел к Тане.

– Спасибо, – сказал я.

Она лишь покачала головой.

– Завтра в Благородном собрании дают вечер, пойдем, – предложил я.

– Нет, Женя. Я не могу. Ты разве не знаешь. Мало того, что я была совслужащей. Мой отец эвакуировался вместе с большевиками.

– Вернее, убежал, – зло уточнил я. Мне почему- то в тот момент захотелось быть к ней жестоким.

– Он вернется. – Она в первый раз за весь разговор посмотрела мне в глаза. – Он вернется, – упрямо повторила она. – А вас я попрошу больше ко мне не ходить.

Меня произвели в штабс-капитаны, но радости от этого не было.

Был ли я когда-нибудь счастлив? Был. Тогда, в первый день в Сполето. В Театральном саду. И в Москве, в купе поезда. Да и сейчас мне часто видится: что-то неощутимое и беспредельно прекрасное внезапно приходит…

Как-то в конце января я встретил Клерже. Он долго разминал папиросу, смотрел на меня, а потом сказал:

– Евгений Николаевич, мой вам совет: воздержитесь от общения с мадемуазель Никитиной.

Я изумленно взглянул на него, он, кажется, был доволен произведенным эффектом. Я едва сдержался, чтоб не нахамить ему.

– Господин полковник, я в ваших советах не нуждаюсь, – ответил я сухо и ушел.

Тем не менее с Таней я до эвакуации Перми так и не виделся. Мой полк действовал под Балезино. В апреле мы с боями взяли Глазов. Казалось, еще чуть-чуть, и большевики покатятся за Вятку. Но поражения Западной армии на юге, под Бугурусланом, и потеря Уфы заставили отступать и нас. В июне в Перми оставаться было уже нельзя – город брали в полукольцо. Я уговорил маму эвакуироваться на восток.

– А ты думал, что я останусь здесь? Нет уж. Большевиков я больше видеть не могу, – сказала мне она.

С огромным трудом я посадил ее на поезд.

Сразу с вокзала я поспешил к Тане. Бросив вещмешок у двери, я прошел в комнату. Она стояла спиной к окну, как будто ждала меня.

– Собирайся, Таня, – начал я. – Я за тобой.

– Я никуда не поеду, – тихо, но твердо ответила она. – Что ты хочешь? Чтобы я бросила все – мой дом, мой родной город, могилу матери? Это, наверное, только ты так можешь.

Она выбежала из комнаты. Я стоял и смотрел в окно. Она вернулась с каким-то странным выражением лица. Я обернулся. Мы смотрели друг на друга. Она словно собиралась с силами, пытаясь что-то сказать, но не находя слов. Наконец она решилась. Отведя взгляд в сторону, она сказала:

– Я вас не люблю. Я это уже давно поняла. А сейчас я поняла, что вас ненавижу.

Я нащупал в кармане холодную сталь револьвера. Секунд десять я стоял молча. Затем, ничего не сказав ей, вышел из комнаты.

11

Вместе с полком я отступал из Перми. Я сидел на подводе и смотрел на раскисшую грязь дороги.

Абсолютная красота – это Таня… и Италия, Италия… и Таня. Можно ли не любить абсолютную красоту?

Через два часа, после того как я покинул Пермь, я полез в вещмешок за флягой с остатками водки. Я полез в вещмешок и обнаружил там… Нет, это даже нельзя было назвать письмом. Я сначала даже не понял, что это за клочок бумаги. Я лишь почувствовал запах ее духов, развернув листок, я увидел…

Родной, любимый, единственный, я не знаю, как скажу тебе эту гадость. Если ты читаешь это письмо, значит, я тебе это сказала и ты в безопасности. Я люблю тебя и всегда любила. Я не могу уехать с тобой… Прости меня.

12

В июле началась подготовка к Челябинской операции. Как я понимал замысел командования, план был таков: мы оставляли город, при этом южнее и севернее начинали наступление группы генералов Сахарова и Касьмина. Красные, войдя в город, должны были оказаться в кольце.

Ранним утром я с командой разведчиков с севера входил в город. Первые розовые всполохи зари заиграли на крышах. Было совершенно тихо. Мы шли редкой цепью, внимательно осматривая спящие окна. Выйдя на площадь, я скомандовал:

– Идти вдоль стен, на открытое пространство не выходить!

Мы стали сворачивать в прилегающий квартал, когда в спину нам ударил пулемет. Били отовсюду. С чердаков, из-за заборов, из небольшой рощи на пустыре.

Резкая боль в груди…