Удивительные истории о любви (сборник)

Еще удар, сильнее. Она что там, о стенку бьется? Кирилл вздохнул, потрепал собачий загривок и подошел к сараю. Скрипучая дверь поддалась с трудом. Здесь тоже можно было включить свет, но он не стал. Того, что тянется со двора, вполне достаточно.

Тихо. Отчетливо пахло свежей землей. И еще – шерстью, зверем. Когда-то он держал здесь волков. Дурацкая была затея, ничего не получилось. Но вольер остался, крепкий, с железной сеткой.

– Ира! – позвал он.

Подождал, вглядываясь в полумрак за решеткой. И еще раз:

– Ира! Ты где там?

Из угла отделился сгусток тьмы. Приблизился к сетке, на свету превратившись в девушку, тонкую и грязную. Бледное лицо и глаза в глубоких темных впадинах.

– Ира! Чего буянишь?

– Матвейка, – шепнула она. – Матвейка плакал.

– Плакал, – кивнул Кирилл. – Уже не плачет, я успокоил. Ты бы не стучала, собак будишь!

Девушка потупилась, сморщилась, как будто от обиды. Прикусила губу – сухую, заскорузлую от грязи. И снова подняла глаза, полные мольбы:

– Выпусти меня, Кирюш! Выпусти! Пожалуйста… Кирилл отвел взгляд. Только бы не видеть их, этих глаз. Блузка, юбка – когда-то нарядные, выходные, теперь выглядят лохмотьями. Туфель нет… Потеряла где-то? Хотя зачем ей туфли, в клетке-то…

– Опять не ела? – Он кивнул на тарелку в углу. Девушка продолжала ловить его взгляд, словно не услышав вопроса. Коротко, беззвучно всхлипнула, совсем как Матвей.

– Выпусти! Я нужна ему, Кирюш! Я нужна моему сыночку!

Он вдохнул прелый воздух и посмотрел ей в глаза.

– Ты и мне нужна, Ирка… Еще как нужна…

Кирилл помнил все, кроме самого удара. По мнил, как в лоб вылетела маршрутка, обгоняющая фуру.

Как он, взяв левее, чудом проскочил между ними, снеся лишь зеркало. Как там, уже на свободной дороге, хлестанула эйфория: проскочил, жив! И как резко, слишком резко он дал по тормозам – машину повело, потащило боком в кювет и быстро, рывком – в то самое дерево.

Он не помнил удара – лишь тишину после. Лишь искореженный железный бок – тот, куда он пришелся, этот удар. Если бы она была пристегнута, ее не выбросило бы в окно, не швырнуло бы навстречу дереву, не переломило бы позвоночник пополам…

Но кто же пристегивается на заднем сиденье?

Похороны остались в тумане – слезы застилали глаза. Он не смог даже бросить горсть земли в яму – так тряслись руки. Соседские старушки качали головами, укоризненно, но с пониманием – когда ж еще позволено напиться, как не хороня жену. Но Кирилл не пил. Водка была, но зубы, стиснутые намертво, так и не получилось разжать.

Он ушел бы и сам – вслед за ней. Но остался Матвей. Сына нельзя было делать сиротой.

Слезы иссякли. Деревянные мышцы челюстей ослабли. И к ежедневной круговерти – памперс- подмыть-смесь-отрыжка-купать-играть-памперс- подмыть-смесь и так далее – добавился ритуал. Кирилл брал ее вещи и нюхал их.

Он никогда не думал, что на вещах сохраняется запах хозяйки. Постиранные и уложенные, они должны были пахнуть лишь тканью и порошком, но нет – слабый, но отчетливый запах – ее запах, все равно сохранялся. Ее туалетной воды. Ее кожи. Ее пота.

Он раскладывал на кровати ее платья, блузки и лифчики и спал с ними в обнимку, он перебирал их, внюхиваясь в каждую складку, вдыхая тонкий аромат и боясь того дня, когда запахов не останется.

Но этот день так и не пришел.

Наоборот, однажды ночью запах стал сильнее.

Он сразу проснулся. Что-то изменилось. Тот самый запах, запах ушедшей Ирки, вдруг стал ярче, четче и объемнее. И появились другие ароматы – свежей земли, перегноя, травы и еще чего- то явного, но неуловимого.

Здесь, на кровати. У окна. На любимом Иркином месте. Там, куда он вечером клал пахнущие ею вещи. Совсем рядом – протяни руку…

Что-то чернело.

Еще невидимое в темноте. Но именно оно распространяло знакомый и родной, любимый Иркин запах.

Кирилл протянул руку и наткнулся на мягкое. Потряс. Поднялось заспанное лицо.

– Ты чего? – спросила Ирка.

Он не смог ничего ответить. Только сглотнул. И медленно опустился головой в подушку.

Кошмар последних дней, цепко державший его за сердце, вдруг ослабил хватку. Зеркало, кювет, дерево и сломанный позвоночник – это что, сон? Похороны, кутья, стакан водки сквозь сжатые зубы – привиделось? Юбки, лифчики… боже мой, это было так реально! Слишком реально.

Там, вокруг сердца, опять все сжалось. Он вдохнул запах. Ее туалетная вода. Ее кожа. Ее пот. А поверх всего – стойкий, терпкий аромат свежей земли. И что-то еще, явное, сладковатое.

Запах начинающегося гниения.

Кирилл поднялся и нащупал выключатель на стене.

Свет ударил по глазам. Моргая, Кирилл повернулся к сыну – нет, тот спал, как умеют только младенцы, которым порой все равно: свет, темнота или землетрясение.

Кирилл продержался всего секунду – и все-таки бросил взгляд на постель. Сердце пропустило удар.

На кровати, у окна, на своем любимом месте, там, куда он вечером сложил ее вещи, лежала Ирка. Поверх одеяла, прямо в темно-синей выходной юбке и нарядной, с блестками, блузке – теми самыми, в которых ее хоронили.

Она лежала и смотрела вверх. А потом повернула голову и взглянула на Кирилла. Мгновение, другое – и в ее глаза вернулась осмысленность.