– Даст, конечно. Так он мне благодарен был за информацию, что договор на спонсорство подмахнул, не глядя на сумму. Только профинансирует не от своего имени, а от фонда его партнеров. Представь, если бы он спонсировал выставку любовника своей жены! Это же несмешной анекдот. Позорище…
Позорище… Позорище… Это слово шипело, и извивалось, и жалило Сергея в глаза, в горло и стягивало грудь так, что он не мог дышать. Он даже не пытался представить, каково сейчас там Ирме, потому что тогда он бы попросту умер. Сергей не знал, можно ли позвонить или написать Ирме, и уже глубокой ночью набрал ее и отключился после первого гудка. И только к обеду следующего дня она прислала Сергею короткое голосовое сообщение, где абсолютно ровно и бесцветно сообщила, что с ней все в порядке и что она сама позвонит ему, как только разберется в ситуации.
Он ждал, изводя себя невозможностью хоть что- то предпринять, и уже не пытался сделать перед матерью невозмутимый вид «ничего не знаю». Но мать словно бы ничего не замечала и лишь накануне его побега, о котором не подозревала, бросила ему короткое: «Перебесишься». Значит, знала о том, что он
Сергей ждал… А потом, словно сорвавшись с цепи, стал с маниакальной настойчивостью набирать номер Ирмы. Она не отвечала. Он снова и снова звонил – до тех пор, пока в один из звонков равнодушный женский голос не сообщил ему, что «номера не существует».
Он бездумно купил билет на самолет в Испанию. Почему в Испанию? Да он и сам не знал. Просто ему жизненно важно было очутиться на солнце, уехать прочь из этого мокрого и мерзлого мрака. Вырваться. Исчезнуть. Чтобы мать не смогла его найти. Позорище…
А он в самом деле и был позорищем, просто понял это уже позже, когда, отогревшись на солнце, снова обрел умение думать. И это осознание стало гораздо хуже страшного морока, в котором он находился до своего побега…
Он путешествовал, фотографировал, зарабатывал довольно приличные деньги и тратил их безо всякого счета и сожаления. Постепенно мир стал приобретать очертания и краски. Одно время он даже стал вполне настоящим и почти год жил с девушкой в одной прелестной маленькой деревушке на Майорке. Но не срослось: Сергей ее не любил, а она не умела готовить. Случайно от дальних знакомых он узнал, что его родители продали квартиру и переехали в Берлин. Сергей был рад.
В какой-то момент он понял, что не хочет больше фотографировать. Фотографии стали казаться мертвыми отголосками мгновений, в которых он лишь наблюдатель, а не участник. И чтобы не погрязнуть в этом гнетущем состоянии, Сергей – неожиданно для себя – поступил на заочные курсы по психологии, постепенно втянулся, и первые клиенты пришли словно сами собой, безо всяких усилий.
Так же неожиданно он решил вернуться. И все эти решения приходили так просто и легко, что никаких доводов против он не нашел… А может, и не искал…
…Сергей давил на педаль газа и горячечными глазами смотрел на огни едущего впереди автомобиля как на единственный ориентир на пустынном ночном шоссе. А под колесами машины Сергея ледяная жижа разбрызгивалась и летела в разные стороны черным фейерверком, словно уродливое детище пиротехника-неудачника.
Сергей свернул на уже знакомую узкую дорогу, подъехал к красному шлагбауму и загудел. Шлагбаум бесшумно поднялся, Сергей въехал в Истомино и двинулся к дому Ирминой мамы, но не тем путем, что раньше, а в объезд, давая себе дополнительное время. Но все мысли, что бились в голове, он уже несколько дней подряд перебирал, как разорившийся богач перебирает жалкие остатки медяков. Во-первых, Ирмы может не оказаться в доме ее мамы. Во-вторых, Тамара Львовна его узнает, и придется объясняться, а как это сделать, Сергей не придумал. В-третьих, Ирма даже не захочет с ним говорить. И будет права… Ну, и еще там в-четвертых и в-пятых, но они не имели большого значения.
Он уже видел впереди забор
Склизкая тошнота подкатила к горлу, и стало невозможно сопротивляться. Сергей развернулся и, с трудом преодолевая муть, выехал из поселка, добрался до шоссе и остановился.
Вышел, прислонился к грязному боку машины, закурил и, выдыхая, запрокинул голову, и на лицо ему упали несколько крупных, невесомых снежинок. Они не таяли, они красовались и давали возможность себя рассмотреть, прежде чем станут водой. Прежде чем станут водой…
Сергей зло отщелкнул сигарету. Да гори оно все синем пламенем!
– Тоже мне, учить меня еще вздумали! – остервенело крикнул Сергей, обращаясь сам не зная к кому. Надоело!
И это «Надоело» Сергей повторял и повторял, как заклинание, пока не уперся в злосчастный шлагбаум, и со всей дури надавил на сигнал.
Взъерошенный охранник, по-прежнему щеголявший в тельняшке наизнанку, выскочил из будки, тыркнул кулаком в кнопку и, тараща глаза, плюнул вслед Сергею:
– Совсем охренел, идиота кусок!
Сергей притормозил, опустил стекло, впустив в салон морозный воздух и легкий хоровод снега, и весело крикнул:
– Да, мужик, наконец-то я реально охренел!