Удивительные истории о любви (сборник)

До Нового года оставалось еще две недели, но в том доме уже стояла наряженная ёлка. Она упиралась макушкой в голубоватый потолок и казалась атлантом. И в полумраке большой теплой комнаты, освещенной лишь блеклым торшером, она сияла тысячей огней, похожих на светлячков в ночной темноте сада, еле слышно вздыхающего в своей бархатной дреме. Пышные пушистые елкины лапы украшали фарфоровые игрушки, потертые сотней новых годов: бравые офицеры, смущенные красотки с алыми губами и кокетливыми бантами, бурые медведи и серые зайцы с барабанами и без, элегантные шары с потускневшими цветными боками, не потерявшие своего лоска… И в комнате стоял терпкий хвойный запах, а к нему примешивались и рифмовались с ним ароматы корицы, меда и апельсинов. И Сергею хотелось вечно дышать этим воздухом, смотреть на ёлку и чтобы Ирма вот так же прижималась к нему и замирала в немом и восторженном ожидании неизбежного.

– Вина нет, но есть кое-что другое! – торжественно сообщила Ирма и достала из пакета коробку с тортом – Тадаааам! Прошу любить и жаловать, мусье, специально для вас. Собственноручно, так сказать.

Они сидели на ворсистом и немного колючем ковре прямо под ёлкой, а из кухни тянуло теплом от затопленной печи. Ирма сказала, что нормальное отопление – это глупая чушь, и надо всенепременно затопить печку, чтобы дом ожил.

– То есть ты сама его сделала? – переспросил Сергей и осекся. Невнимательный индюк, она же говорила тебе, что она какой-то очень важный кондитер в ресторане под названием… Нет, названия он не запомнил. Он ее тогда почти не слышал, потому что одновременно смотреть на нее и понимать все, что она говорит, у него получалось очень плохо. Но Ирма не рассердилась, наоборот – расхохоталась:

– Вообще-то хотела поручить моему сушефу, но решила сделать сама для любимого мужчины, – и тут Ирма дернулась, как от громкого звука, притихла, опустив глаза, а потом зачерпнула пальцами крем на торте и нанесла на зарумянившуюся щеку, – Попробуй. Вкусно?

И придвинулась к нему, и ее лицо оказалось так близко, что пути назад уже не было. И он прикрыл глаза, чтобы не видеть этого мира, а оказаться целиком и полностью только в ее галактике, в которой нежный персиковый кремовый вкус сменился терпким и болезненно жарким, а затем перестал существовать, как перестала на время существовать ее галактика, становясь неизмеримой и неподвластной разуму бесконечностью…

Ночью, когда Ирма заснула прямо на ворсистом ковре, подложив себе под голову не пойми откуда взявшегося плюшевого кота с мордой размером с приличный глобус, Сергею очень хотелось ее сфотографировать. В свете ёлочных огней, оставив на Сергее весь свой макияж, да еще и с этим котом, она выглядела безмятежным и славным ребенком, который задремал в самый разгар интересной игры. Но Ирма запретила Сергею себя фотографировать, при этом холодно игнорируя все его «почему». И Сергей не мог ее ослушаться, тем более вот так – исподволь, не дав ей возможности возразить. Ни единой ее фотографии, ни единой…

* * *

…У Сергея катастрофически болел зуб. Он отменил все встречи с клиентами и заперся в квартире, которую снимал у крупной и властной женщины с ангельским именем Серафима. На третий день своего затворничества Сергей наконец позволил себе напиться и признаться в том, что его нестерпимо тянет вернуться в Истомино и встретиться с Ирмой. Он не боялся ни возможного столкновения с ее мужем, ни проблем с ее матерью, чью тайну ради Ирмы он нарушил бы безо всякого сожаления и укола совести. Но одно дело приехать к незнакомому человеку и намекнуть, что мать, возможно, готовится его убить, и совсем другое – приехать к женщине после того, как он мерзко, гадко и трусливо поступил тогда…

* * *

…Сергей ужасно продрог на съемках в загородной усадьбе, и горячий кофе в термосе закончился почти сразу – и не понятно, а был ли он вообще. Сергей забежал домой, чтобы переодеться перед встречей с Ирмой. Они не виделись несколько дней, и он очень устал от ожидания, измаялся весь, и при воспоминании о ней ему приходилось глубоко и часто дышать, чтобы унять волнение и саднящий страх того, что она о нем могла попросту забыть.

Он хотел быстро проскользнуть в свою комнату, но пока разувался, услышал разговор матери и отца за закрытой дверью кухни. И разговор этот почему-то показался ему неприятным и одновременно важным.

– А я ему рассказала все как есть, и утаивать ничего не стала, – жестко и довольно громко говорила мама.

– Зачем же ты так сына подставляешь? А вдруг он его покалечит? – тихо, но как никогда уверенно спросил отец.

– Ничего он Сереже не сделает. А вот то, что мой сын репутацию себе портит, таскаясь с этой звездой, ничего хорошего не сулит. Еще и рога наставляет уважаемому человеку. А он, между прочим, обещал денег дать на его новую выставку, – горячилась мать.

– И что? Даст? – язвительный тон отца в адрес матери… Это что-то новенькое.