На остановке я сел в троллейбус, устроился у окна. Кондуктор посмотрел на меня и равнодушно отвернулся. При желании во всем можно найти свои плюсы – я давно уже езжу бесплатно на транспорте. Хожу без билета на выставки. И в кино.
Только неужели я и вправду ее отпущу? Вот так вот возьму и позволю уйти? Но что же мне теперь остается? Я же чувствовал, знал, к чему все идет. Просто… Как она могла вообще? Попрекать меня деньгами? И морем этим своим несчастным? Мне казалось, что кто-кто, а Лена совсем не такая…
Троллейбус остановился, открылись двери. Я посмотрел за окно и вдруг сорвался с места, выбежал из салона. Деньги, говоришь? Море? Ну хорошо, будет тебе море. Я толкнул дверь и вошел в здание банка. Не от мира сего, значит? Ну-ну.
Стоявшая на входе сотрудница, в белой блузке и с зеленым шейным платком, повернулась в сторону открывшейся двери, посмотрела мимо меня. А затем и вовсе ушла – помогать одному из клиентов с оплатой через терминал. Я же прошел в самый дальний угол операционного зала и принялся ждать. Мне понадобилось всего десять минут, чтобы, пристроившись за спиной одного из клерков, незаметно проникнуть во внутреннее помещение банка. Здесь кипела своя жизнь, и никто из находящихся тут людей не обратил на меня никакого внимания. Из разговоров вокруг я понял, что идет подготовка к инкассации. И очень скоро из хранилища вынесли несколько толстых денежных брикетов, упакованных в полиэтилен.
Я не собирался наглеть – одного такого свертка мне было достаточно. Более чем. И Лене нос утереть с ее морем. И себе еще что-то оставить. Я спокойно подошел к столу, на котором лежали деньги. На всякий случай остановился, взглянул на охранника, – тот смотрел сквозь меня и никак не реагировал. И на глазах у сотрудницы – той самой, что я встретил на входе, – взял в руки пачку денег…
В тот же миг раздался истошный женский вопль, началась кутерьма, люди обалдело пялились на меня, кто-то попытался ухватить меня за рукав, сработала сигнализация.
Что случилось потом, помню урывками. Помню, как на автомате сунул деньги в карман куртки. Как долго метался по каким-то коридорам в поисках выхода. И как, наконец выбежав из банка на улицу, наткнулся на подъехавшую патрульную машину. Помню окрик, два негромких хлопка, и как в груди стало горячо и тесно. Голова закружилась, небо стало большим и бездонным. Далекое теплое море плеснулось в глазах, и мир раскололся пополам, капитулировал, признал очевидное: я все-таки есть.
Я – существую.
Хрономераза
Меня зовут Константин Грановский. Мне 31/76 лет. Я служащий третьей категории.
Мой психотерапевт рекомендует именно так начинать каждую запись. Но я часто ленюсь это делать. Да и зачем мне ежедневно записывать свой возраст и фамилию с именем? У меня ведь не склероз – откуда ему взяться в тридцатилетнем головном мозге? Я всего лишь не могу позволить себе ходить к психотерапевту чаще двух раз в неделю. Как, впрочем, и подавляющее большинство людей. А потому вынужден использовать самоуничтожающийся дневник для ежедневного промывания памяти. Записал, сохранил и забыл навсегда – через полчаса запись будет автоматически удалена, и я никогда не смогу ее перечитать.
Какая все-таки ирония – мы живем теперь чуть ли не бесконечно, а эта дневниковая запись сама собой уничтожится через тридцать минут с момента последнего сохранения на сервере.
Сохраняю.
Хотя нет, стоп, самое главное забыл: у нас в отделе новая сотрудница – Ольга Хомич. На вид – лет двадцать пять. Интересная.
Ну вот теперь точно сохраняю.
Меня зовут Константин Грановский. Мне 31/76 лет.
Сегодня в обеденный перерыв удалось наконец пересечься с новой сотрудницей – выпить кофе и поболтать. Минц в последние два дня совсем слетел с катушек, финансовый отчет за прошлый месяц пришлось переделывать целых шесть раз. Беспрецедентно. Иногда я смотрю на морщинистую физиономию начальника, на его мясистый, в крупных порах нос и волосатые стариковские уши и на секунду забываю, что он тоже несмертный. Наивно надеюсь, что его хватит удар. Прямо сейчас, в этот самый момент – в момент очередного разноса своего первого заместителя. Меня то есть. Но потом наваждение исчезает, и мне становится неловко. Почти стыдно. Ведь ему 56/101 год. Страшно даже представить, каково это – просыпаться и смотреть на себя 56-летнего в зеркало. Десятилетиями. Нет, правда – десятилетиями!
А Ольга… Я оказался прав, она начала принимать хрономеразу в 25 лет. Ее перевели к нам из одного из филиалов Корпорации. У нее вторая категория и завораживающие глаза цвета бутылочного стекла, опущенного в лазоревое южное море. И улыбка, от которой не оторваться.
Обеденный перерыв закончился, Ольга поблагодарила за кофе и вернулась к работе, а я так и провел остаток дня в каком-то расслабленно-отстраненном состоянии. И даже новая выволочка Минца не смогла привести меня в чувство.
Сохраняю.