В тот же день на корабле устроили великое пиршество, на которое прибыли и гости из портового города. Среди них мы заметили несколько вельмож и офицеров. Им не хватало только дам; позже мы поняли, почему их не было. Пир закончился такой безобразной попойкой, какой я не видел еще за все время войны ни в одной городской корчме. Она началась, вероятно, вскоре после того, как мы заснули. Нас разбудил дикий рев, доносившийся из капитанской каюты, в которой пировали самые важные гости. Когда мы очнулись от первого глубокого сна, распахнулись двери каюты, и из нее вылетели два пьяных драчуна со шпагами в руках и начали размахивать ими. Взмахи были неловкими и неуверенными. Противники, ослепленные яростью, неистово и резко рассекали воздух шпагами. Вслед за драчунами высыпали остальные пирующие, которые стали что-то орать им, по-видимому стремясь отговорить их от поединка. Но все уговоры были напрасны. Те, кто в этой перепившейся компании был чуточку трезвее, начали поливать дуэлянтов вином до тех пор, пока они не покраснели так, как будто были залиты кровью с ног до головы. Но и это не охладило их пыла. Тогда они стали бросать в драчунов тарелками, соусниками и кусками жаркого, очевидно, уже не сознавая, ради чего делают это. Скоро такое утихомиривание превратилось в сплошную забаву, и успокоители всякий раз весело ржали, когда куски окорока или каплуна попадали в лицо одному из взбесившихся гуляк.
Иногда куски жаркого падали на дно галеры, к нам, особенно к тем гребцам, которые сидели поближе к корме. Тогда сразу же десятки рук протягивались за ними, — крик и драка поднимались и среди галерников. Те же, кто был прикован подальше от мест, куда падало мясо, напрасно в отчаянии пытались порвать свои цепи. У нас прямо-таки разрывалось сердце, когда мы замечали, как большие куски мяса перелетали через борт и плюхались в воду. Все мы с ненавистью наблюдали за диким сумасбродством, разыгравшимся на кормовой палубе; Криштуфек был бледен и гневно сверкал глазами, француз так крепко сжимал кулаки, что на них побелели суставы, а у меня невольно вырвалось из горла проклятие. Эх, вынуть бы нам наше веслище из клюза да так трахнуть им по, всему этому жалкому пьяному сброду, чтобы одним махом вышвырнуть его за борт!
Между тем события на корме разгорались. Там раздался резкий вскрик, и один из фехтовальщиков упал на палубу. Разом все остановилось и утихло. Только юркий капитан мигом подскочил к упавшему и наклонился над ним. Мы напряженно ждали, что будет дальше. Но капитан с трудом выпрямился и рассмеялся:
— Он пьян, господа, совершенно пьян. Идемте, оставим его, — пусть проспится. Назад, в каюту, к столу! За вино, господа!
Тут вся компания с хохотом и гиканьем последовала совету капитана и, не заботясь об упавшем, снова ринулась к столам. Я заметил, что второй дуэлянт вдруг совсем уверенно и твердо зашагал по палубе. Неужели он так быстро протрезвился?
Я толкнул француза, чтобы обратить его внимание на второго дуэлянта, но тот увидел это раньше меня.
— Этот особый. Его перевязь показывает, что он — старший офицер на корабле.
Француз больше ничего не сказал, но он, по-видимому, заметил еще кое-что, о чем умолчал.
Как только за пирующими захлопнулись двери, на заднюю палубу выбежали наши надсмотрщики. Они с быстротою молнии сорвали с лежавшего пояс, плащ, сапоги, подтянули этого, столь странным образом заснувшего, человека к борту, и его грузное тело тотчас же бухнулось в воду. Вслед за этим мы услышали всплеск воды, ударившей в борт галеры. Надсмотрщики поспешно вылили на палубу ушат воды и продраили ее. Не успели мы опомниться, как корма снова опустела, словно на ней ничего не произошло и все это нам только приснилось.
Утром из города стали прибывать слуги с носилками и уносить своих ослабевших господ на берег. Лакеям того, кто уже не мог вернуться туда, старший офицер галеры сообщил, что их господин уже давно отправился на своей шлюпке. Когда последний гость покинул галеру, капитан отдал приказ — сняться с якоря. Надсмотрщики начали усердно понукать матросов, и через минуту мы почувствовали, как пол зашатался под нами и корабль закачался на волнах.
После многодневных проволочек в порту наступила бешеная спешка.
В ту минуту, когда корабельщики отталкивались от причала шестами, мы узнали истинную причину всей этой суматохи при отплытии, — на пристань как раз прибыла группа людей, среди которых один имел знаки начальника городской охраны, а другой, стоявший рядом с ним и одетый в роскошное платье горожанина, очевидно, был богатым купцом.
Окруженные толпою слуг и стражников, они орали, грозили галере кулаками и оружием.
В воздухе сыпались проклятья и угрозы, а капитан и старший офицер стояли на задней палубе, широко расставив ноги и скрестив руки на груди, как будто эта ругань не касалась их. Они только перешептывались между собой и ухмылялись.
Тут француз наклонился к нам и только теперь объяснил то, что, собственно, произошло здесь вчера на наших глазах и чего мы не поняли тогда: