Однако понемногу желание героев найти сына отступает на задний план, а на передний выходит желание вернуть свои воспоминания (так и видишь, как в этот момент Кадзуо Исигуро с улыбкой бесшумно взводит пружину внутри капкана). Мрачные знаки множатся, и понемногу Аксель с Беатрисой начинают догадываться, что хмарь возникла не сама по себе, и что, возможно, то прошлое, которое она милосердно скрывает, в самом деле лучше не видеть. И, похоже, те силы, которые заинтересованы в тотальной амнезии (да-да, хмарь – по крайней мере, отчасти – антропогенного происхождения), не то что бы особо злокозненны или безумны… Однако забвение, которое может быть благотворно для социума, для отдельного индивида – такого, как Аксель или Беатрис – оборачивается глубочайшей и надрывной персональной трагедией. Хлоп – капкан сработал, испуганный, дезориентированный читатель бьется в силках с отравленным шипом в сердце. Какие там рыцари, какие драконы – боль, сопереживание и полное ощущение «это про нас, это про меня, это про каждого».
В «Погребенном великане» множество культурных аллюзий – автор косвенно ссылается не только на Толкиена, но и на Мэри Стюарт с ее «Полыми холмами», и (особенно) на Теренса Уайта с его «Королем былого и грядущего», и дальше, через их головы, на «Беовульфа», «Сэра Гавейна и Зеленого рыцаря», Томаса Мэлори и Гальфрида Монмутского. Однако всё же Исигуро не Толкиен: перефразируя великого сказочника, можно сказать, что зеленое солнце он выдумал отлично, но вот с миром вокруг вышла некоторая незадача – он ломкий, призрачный, не слишком живой. Если уж совсем честно, лично я бы предпочла, чтобы драконов, огров и рыцарей было поменьше, – история, рассказанная Исигуро, не нуждается в подобных параферналиях для того, чтобы пронзать насквозь. Впрочем (и это тоже необходимо признать), вреда от них тоже не так много, как можно было бы ожидать.
Орхан Памук
Мои странные мысли
Долгожданный роман Орхана Памука, вышедший после почти семилетнего молчания, – это одновременно и очередной «стамбульский текст» великого стамбульца, и по-стоунеровски безысходная (и по-стоунеровски же светлая) история жизненного поражения, которое не несет в себе автоматически несчастья или трагедии.
В сущности, на этом можно было бы поставить точку, но есть некоторые значимые подробности, на которых всё же хорошо бы остановиться. Главный герой «Моих странных мыслей» Мевлют – деревенщина, выходец из захудалого поселка в Анатолии, – подростком приезжает в Стамбул в конце шестидесятых и становится одним из сотен тысяч «понаехавших», мечтающих о собственном деле и процветании в самом большом, волнующем и богатом городе страны. Он ютится в гедже-конду (так называются фавелы на холмах под Стамбулом), помогает отцу торговать йогуртом вразнос, постепенно переходит на продажу бузы (слабоалкогольного напитка из перебродившего зерна), ходит в кино, грезит о доступных западных женщинах, бросает школу, служит в армии, а в один прекрасный день на свадьбе двоюродного брата смертельно влюбляется в сестру невесты – и три года пишет ей проникновенные любовные письма. Мевлюта обманывают и предают (дядя с двоюродными братьями лишают их с отцом даже той жалкой лачуги, которую им удалось построить), ему не везет, а потом внезапно везет – он находит друзей и поддержку, но читатель довольно быстро понимает: Мевлют – потомственный, хронический неудачник. Как бы ни обходилась с ним судьба, ни одним из ее подарков он не сможет воспользоваться, и ничего хорошего его в будущем не ждет. Впрочем, ничего специально плохого тоже – начавшись с трагикомического фиаско, его брак (на той памятной свадьбе Мевлют обознался, и его пылкие письма адресованы не той, в которую он влюблен) оказывается на диво счастливым, дочки радуют отца и мать, а работа разносчика бузы – тяжелая, монотонная, местами унизительная и в любом случае не слишком доходная – парадоксальным образом приносит радость.
Главное в Мевлюте (и для Мевлюта) – это то, что он – точка фокусировки, через которую течет время. Действие романа растянуто более чем на тридцать лет, в Стамбуле бушуют государственные перевороты, националисты борются с коммунистами, горят фавелы, мода на усы сменяется модой на их отсутствие, рушатся старые и вырастают новые здания, мигранты из деревни заполняют город, а через год их уже не отличишь от коренных стамбульцев, – и через всё это бредет со своим неизменным шестом и бидонами мечтательный, задумчивый и нежный Мевлют. Некоторые страницы читаются почти как этнографическая проза, некоторые вызывают живой отклик и понимание. Но и то, и другое задает по-настоящему волшебный ритм, единожды погрузившись в который, ты обречен на протяжении шестисот страниц плыть по великому городу вместе с Мевлютом и его бузой. История жизни – вроде бы хрестоматийно неуспешной и печальной – вдруг оказывается элементом истории неизмеримо большей и в этом качестве вполне счастливой – ведь никому же не придет в голову всерьез говорить о несчастности капли внутри океана.