Удивительные приключения рыбы-лоцмана

В России Честертона знают преимущественно как автора рассказов о патере Брауне, в которых в свою очередь тоже ценят по большей части детективную канву, мало задумываясь о лежащей в ее основе философии. Католик и воинствующий (ну, насколько мог воинствовать такой толстый и добрый человек) христианин, Честертон относился к радости и счастью не как к результату везения или временному состоянию души, но как к осознанному и целенаправленному выбору, как к почетному долгу истинно верующего человека. Его радость (а все его книги – и «Бэзил Хоу» не исключение – буквально пропитаны радостью) – это результат напряженной внутренней работы, постоянного поиска возможностей и способов ощущать себя счастливым и делиться этим чувством с читателем. Любой текст Честертона – наглядное пособие по противостоянию меланхолии и тоске, своего рода портативный заряд тепла и света, и нет ничего удивительного в том, что у двадцатилетнего писателя выработка этих субстанций шла с особой интенсивностью. Словом, «Бэзил Хоу» – отличное подспорье для всех загрустивших и впавших в уныние нашей бесконечной и, честно говоря, довольно безрадостной осенью. Крошечная батарейка, которую можно носить в кармане и греть об нее руки.

Ромен Гари

Вино мертвецов

[117]

Не публиковавшийся прежде роман великого француза Ромена Гари (урожденного Романа Кацева, прославившегося также под именем Эмиль Ажар, – единственного писателя, удостоенного Гонкуровской премии дважды), «Вино мертвецов» с блеском завершает наш хит-парад публикаций юношеской прозы, принадлежащей перу знаменитых впоследствии авторов. Созданный писателем в возрасте двадцати четырех лет и многие годы ждавший своего часа в архиве его тогдашней возлюбленной – шведской журналистки (в порыве чувств при расставании Гари преподнес ей свою неизданную рукопись в подарок), этот текст разительным образом отличается от всего, что ассоциируется у нас сегодня с его именем. И хотя исследователи (ясное дело, неизвестный прежде роман Гари немедленно стал объектом многочисленных ученых штудий) склонны усматривать в нем многочисленные параллели с его позднейшим творчеством, но, пожалуй, заметны эти параллели будут только им одним – ни в одной из своих последующих книг писатель не пускается в такой откровенный, бескомпромиссный и фантасмагорический dance macabre.

В сущности, «Вино мертвецов» – не роман с единым выстроенным сюжетом, но набор зарисовок, собранных на образ главного героя как на живую нитку (в данном случае эпитет «живая» уместен как никогда). Некто Тюлип, пьянчуга и бездельник, вечером засыпает на кладбище, после чего проваливается в странное подземелье, где обитает множество оживших мертвецов. Скитаясь от одного склепа к другому, Тюлип становится свидетелем самых разных сцен – от семейных размолвок до ловли опарышей и от сентиментальных сожалений по поводу поражения в первой мировой войне (один из встреченных Тюлипом покойников оказывается немецким генералом) до приставаний невезучей шлюхи-самоубийцы.

Инфернальный антураж не выглядит пугающим – скорее уж смешным и гротескным, а многочисленные литературные ассоциации – от «Короля-Чумы» Эдгара По и кэрролловского зазеркалья до «Никогде» Нила Геймана и, если угодно, «Мира и хохота» Мамлеева – делают его окончательно понятным и «ручным». Ничуть не оригинальное («Вино мертвецов» настолько органично вписано в европейскую литературную традицию макабра, что при всей своей формальной новизне кажется странно знакомым), оно при этом обладает обаянием архетипического и – извините за штамп – несет на себе следы выдающегося авторского потенциала. Пока не великая проза, но вполне весомое ее обещание.

Памела Линдон Трэверс

Московская экскурсия

[118]

Западные писатели левых убеждений исправно посещали Советский Союз в двадцатых и тридцатых годах, встречались со Сталиным и по большей части приходили от «красной империи» в восторг. Герберт Уэллс, Ромен Роллан, Бернард Шоу, Андре Жид, Лион Фейхтвангер – вернувшись домой, все эти титаны духа сочувственно рассуждали о радости освобожденного труда, о всеобщем энтузиазме, о равноправии женщин, о новом быте, о пролетарском искусстве, о мудрости Отца народов и тому подобных вещах.

В этом ряду Памела Трэверс, известная миру главным образом книгами о Мэри Поппинс, выглядит вопиюще неуместно. Не титан духа и вообще не знаменитый писатель, немного актриса, немного журналистка, немного бездельница, отчасти дурочка (ну, во всяком случае, носительница соответствующей маски) и уж точно не коммунистка, в 1932 году Памела Трэверс отправилась в Советскую Россию из чистого любопытства, и не по официальному приглашению, а по путевке Интуриста. В отличие от ее куда более именитых (и куда более предвзятых) коллег, она слабо себе представляла, куда едет, и, возможно, именно поэтому написанная Трэверс книга сегодня оставляет впечатление куда более ясное и живое, чем принужденные, изобилующие недомолвками и самогипнозом воспоминания Роллана или Шоу.