Похоже, через пятнадцать лет после старта эти первые новаторские движения действительно привели к глобальному сдвигу тектонических жанровых плит и пересмотру канонов автобиографической литературы как таковой. В сущности, иначе и быть не могло: сегодня практически каждый мало-мальски образованный человек в ответ на просьбу рассказать о себе начнет делиться яркими впечатлениями, а не интимными подробностями биографии. Старая фраза про «скажи мне, кто твой друг, и я скажу, кто ты» обретает новые смыслы. В мире, где всё что угодно – до цвета носков или любимого бренда джинсовой одежды включительно – становится социально и культурно значимым маркером, именно эти маркеры (а вовсе не персональные переживания или ключевые биографические вехи типа «родился-учился-женился») оказываются лучшим источником информации о каждом из нас. И в этом ряду книги, люди и культурные тренды (именно о них предпочитают говорить сегодняшние авторы автобиографий) – вещи из числа основополагающих.
Чеслав Милош
Азбука
Автобиография нобелевского лауреата, великого польского поэта XX века Чеслава Милоша выстроена по принципу словаря: всё как положено, от «А» до «Э» (на «Я» статей не нашлось), абстрактные понятия чередуются с именами собственными и научными терминами, статьи разного размера, но никогда не больше трех-четырех страниц. Однако, понятное дело, всё это имеет ценность не абстрактную, а сугубо конкретную: «Азбука» Милоша не компендиум знаний, но, если угодно, энциклопедия самого себя, субъективная, неполная и вместе с тем создающая очень убедительную карту авторского внутреннего мира.
Внутренний мир этот, надо сказать, вызывает много вопросов. Кажется, что невозможно быть одновременно таким злопамятным и сварливым, когда речь заходит о других людях, таким сентиментальным в отношении мест и вещей и таким мудрым и возвышенно тонким в том, что касается абстракций. Невозможно – но Милош справляется. То выливает ушат дистиллированного яда на Симону де Бовуар (с которой даже не был знаком). То внезапно делится с читателем такими тончайшими прозрениями о русском языке (его Милош знал со времен русской гимназии в дореволюционном имперском Вильно), что даже у носителя языка мороз вдруг пробегает по коже от совершенной точности и парадоксальности его наблюдений. То зачем-то сводит мелочные счеты с другом юности (давно мертвым и прочно забытым). То вдруг решает высказаться о жестокости – и одним коротким пронзительным эссе закрывает тему.
Разрозненные, никак не выстроенные хронологически, очень разные и по тону, и по содержанию, страниц через триста («Азбука» – большая книга, и по факту, и по ощущению) статьи словаря начинают складываться в некую нейронную сеть. Вот про первую жену, вот опять про нее, а вот еще – и понятно, что больше не будет. Вот про Бродского вскользь – ясно, что дальше будет про него же, но подробнее. Вот упоминается важное для Милоша место в Италии, а через несколько десятков страниц всплывет и человек, с которым он там побывал. Вот про «Замутненное сознание» – а вот и пример на ту же тему, но совсем из другой статьи. Словом, как при великих географических открытиях, – карта мира заполняется постепенно, какие-то фрагменты так и остаются пустыми, а какие-то выглядят плотно обжитыми и освоенными. И хотя даже к последней статье «Азбуки» – «Эфемерности» – ощущения исчерпывающей полноты не возникает (что, в сущности, неудивительно), многое про Чеслава Милоша из его «Азбуки» понять всё же можно.
Для русского читателя автобиография по алфавитному признаку – не вовсе новость (достаточно вспомнить «Записи и выписки» Гаспарова), поэтому некоторый навык чтения подобных книг у нас имеется. Если вас интересует сам Милош, читайте его «Азбуку» подряд, ничего не пропуская и по возможности запоминая детали – они обязательно «сыграют» позже. Если же вас интересуют мысли умного человека по конкретным поводам – ознакомьтесь со списком статей (он приведен в конце книги) и выберите те, которые покажутся вам наиболее занятными. А можно проделать сначала второе, а потом первое – и получить две книги вместо одной. Словом, отличная интеллектуальная игрушка – как ни крути, и лишнее доказательство того, что как форма организации текста словарь по-прежнему изрядно недооценен.
Варвара Малахиева-Мирович
Маятник жизни моей