Удивительные приключения рыбы-лоцмана

Симфония, которую Терехов исполняет сразу на десятках инструментов, заставляя героев то вопить от боли, то стонать от наслаждения, оставляет впечатление некоторой недосказанности: в конце мы не получим однозначного ответа на свои вопросы, детективная (или, если угодно, конспирологическая) линия обернется фантомом, рассыплется на сотни мелких деталей, утонет в частностях. Однако эта открытость финала парадоксальным образом не вызывает ни обиды, ни раздражения – и это, на самом деле, лучший комплимент, который можно сделать автору, который на протяжении 800 страниц водит за нос доверчивого читателя, суля ему скорую и убедительную развязку.

Гузель Яхина

Зулейха открывает глаза

[61]

Роман Гузели Яхиной «Зулейха открывает глаза», получивший в 2015 году премию «Большая книга», – литературный дебют и, в некотором смысле, очень странная книга.

На дворе стоит страшный тысяча девятьсот тридцатый год, и тридцатилетняя Зулейха, тонкая, маленькая и зеленоглазая, уже пятнадцать лет замужем. Ее муж Муртаза («какого хорошего человека Аллах послал») старше ее на тридцать лет и практикует по отношению к жене шариатские нормы брака во всем их культурном своеобразии. Тяжкий безнадежный труд, побои, оскорбления – всё это «женщина» (именно так – без имени – к Зулейхе обращаются дома) считает своей нормальной обыденной жизнью, за это держится из последних сил даже тогда, когда в их глухой татарской деревне начинают вовсю задувать безжалостные ветры эпохи. Коллективизация уносит и ненавистного Муртазу, и садистку-свекровь, а сама Зулейха – бесприютная, одинокая и совершенно не подготовленная – оказывается выброшена в огромную новую жизнь. И эта новая жизнь – ледяной сибирский ад, уготованный советской властью для раскулаченных, – внезапно оказывается заметно лучше той, которую Зулейха вела до сих пор. Для нее открывается целый мир – любви, материнства, самостоятельных решений и всего такого, о чем на протяжении первых тридцати лет жизни она попросту не имела понятия.

И это, собственно, всё. Простая, прямолинейная, как шпала, история, в которой всё, буквально всё можно просчитать наперед. Люди из «бывших» – хорошие, наглая и неумелая беднота, подмявшая под себя деревню (и вообще, все люди, примазавшиеся к советской власти по расчету), – плохие, продразверстка – кошмар (впрочем, и без нее деревенская жизнь не сахар), мусульманские порядки – зло. Однако иногда встречаются люди, преданные коммунистической идее не за страх, а за совесть, – вот они хорошие, хотя и жестокие. А еще любовь сильнее смерти, в тихом омуте водится сами знаете кто, и без труда не вынешь рыбку из пруда. Кто бы мог подумать, в самом-то деле.

Казалось бы, о чем говорить (ну, разве что о том, какой странный выбор сделало жюри «Большой книги»), но есть нюансы. Читая, как Зулейха гладит по носу полуторамесячного жеребенка, чувствуешь сразу и шершавость ее ладони, и бархатистость лошадиной шкуры, и теплый исходящий от животного запах. Если она мерзнет, рефлекторно прячешь ноги под плед. Боится – оглядываешься через плечо. Весь роман в целом понятен и предсказуем до зевоты, но каждый отдельный эпизод таит в себе зародыш чуда. Пытаешься проследить это чудо на уровне хотя бы одной сюжетной линии – оно тает, просачивается сквозь пальцы. А потом читаешь, как, к примеру, спасая маленького сына, Зулейха стреляет в медведя, – и снова мурашки по коже и холодок в животе.

Крупный план – восторг, средний план – недоумение, еще чуть дальше – и уже не видишь ничего, кроме абсолютной, идеально гладкой банальности. Но поверить, что так будет каждый раз, невозможно, и предсказуемость оборачивается своей полной противоположностью – читатель упрямо продолжает щелкать кнопкой зума, выискивая, выглядывая в романе Гузель Яхиной что-то, что объяснило бы мирное сосуществование одновременно и чуда, и полного его отсутствия. Не находит, устает, сердится – и всё равно щелкает. Такого же не бывает – и тем не менее.

Владимир Сорокин

Теллурия

[62]

В будущее живой классик Сорокин начал наведываться давно: все его последние книги – и «День опричника», и «Сахарный Кремль», и миниатюрная «Метель» – подобно специальным зондам, ощупывали пространство грядущего. Однако если раньше писатель ограничивался, так сказать, методом непосредственного усмотрения, исследуя чуждый мир преимущественно извне – при помощи приборов, то на сей раз он решился вступить в прямой контакт с аборигенами. «Теллурия» – это не столько роман, сколько разноголосый хор голосов из будущего. Как обычно, стилистически изощренный и виртуозный и – опять же, как обычно – не вполне понятно, зачем нужный.