Главный герой романа, сорокачетырехлетний Франсуа, преподает литературу в Сорбонне, изредка спит со своими студентками, изучает творчество Гюисманса и в целом мало отличается от типового уэльбекова протагониста – та же драматическая неспособность любить и быть любимым, та же внутренняя опустошенность и одиночество. Жизнь Франсуа предсказуема и беспросветна, однако в какой-то момент оказывается, что она не так устойчива, как кажется ему самому. В стране проходят президентские выборы (действие романа отнесено в недалекое будущее – в 2022 год), во втором туре все центристские силы объединяются против ультраправых – и к власти законным, демократическим путем приходит президент-мусульманин. Приоритет новой власти – нравственность и образование (девочкам оно вообще ни к чему, мальчики обойдутся исламским), и очень скоро Франсуа обнаруживает, что Сорбонна, получившая щедрейшее финансирование из Саудовской Аравии, теперь исламский университет, и, соответственно, преподавать в нем могут только мусульмане. Оставшись без работы, Франсуа на некоторое время погружается в депрессию, подумывает о самоубийстве, мечется по стране в поисках чего-то способного вернуть ему смысл существования, но в один прекрасный момент понимает, что так называемые устои европейской цивилизации, за которые он пытается цепляться, давно не способны выдержать вес его души – да что там, хоть какой-нибудь вес вообще. И решение – вступить на путь покорности и перестать противиться сложившимся обстоятельствам – приходит само собой…
Мишель Уэльбек – тот еще оптимист, но безысходность, которой веет от его нынешнего романа, всё же вызывает некоторый шок. Если в «Карте и территории» европейский мир тихо угасал, нежась в закатных лучах остывающего солнца, то в «Покорности» писатель с медицинской бесстрастностью фиксирует факт его смерти. То, что некогда нас объединяло, сегодня мертво и истлело, и никакие сыр и вино, никакие Ницше с Гюисмансом (в образе специалиста по Ницше к Франсуа приходит его персональный демон-искуситель – новый ректор исламской Сорбонны) не способны отменить этого события. Ислам в таком контексте не гробовщик и тем более не убийца, а всего лишь мусорщик – он просто выметает иссохшие останки старой Европы. Не уничтожает, но заполняет собой образовавшийся на ее месте вакуум. Тон Уэльбека вроде бы совсем не алармистский, и в некотором смысле от этого еще страшнее. Его ледяная уверенность не просто в неизбежной гибели привычного мира (это бы еще куда ни шло), но в том, что гибель эта, по сути, уже состоялась и никому нет до нее дела, способна любому человеку обеспечить депрессию почище, чем у Франсуа.
Чеслав Милош
Долина Иссы
Поэзия – дитя языка, поэтому полюбить поэта по-настоящему могут, как правило, лишь его соплеменники; остальным приходится почтительно полагаться на чужое мнение. Именно такая судьба постигла в России величайшего польского поэта XX века Чеслава Милоша. Мы, конечно, знаем, что Милошем восхищались нобелевские лауреаты Бродский и Транстрёмер, что в 1980 го-ду ему самому была присуждена Нобелевская премия по литературе, что его стихи входят в золотой фонд польской поэзии наряду с текстами Мицкевича, Словацкого и Шимборской. Однако для настоящей эмоциональной привязанности всех этих суховатых фактов, согласитесь, мало. Впервые опубликованный по-русски автобиографический роман «Долина Иссы» дает нам шанс восполнить этот пробел и поверх языковых препонов установить с автором отношения персональные и близкие, основанные на собственных, а не заемных, впечатлениях.
Несмотря на то, что сам Милош именовал свою книгу романом, о жанровой принадлежности этого текста можно поспорить. Медленный, эпически многоплановый текст «Долины Иссы» растекается в разные стороны, образуя, подобно реке, десятки рукавов и русел. Множество этих потоков, речушек и ручейков формируют полный, целостный и самодостаточный мир, который категорически отказывается выстраиваться вдоль классической романной магистрали «пролог-эпилог». Да и центральная фигура книги – девятилетний Томаш, мальчик из польско-литовской шляхетской семьи, оказывается не столько главным героем романа, сколько смысловой осью, вокруг которой весь этот странный, удивительно живой мир вращается.