Удовольствие есть наказание

С лица стальной решетки

Ни пред кем не подымал.

Александр Пушкин

Здравствуй, Элис. Клаас про тебя много рассказывал. Знаешь, тут ужасно.

Хочется только подругу бы обнять, а потом с ней пиво какое‑нибудь со вкусом чего‑нибудь выпить.

Я, правда, не то что бы пьющая девушка. Просто иногда хочется расслабиться, потому что здесь все лишь грузят мозги своими собственными проблемами. А мне всё‑таки не тридцать лет! Хочу жить на полную катушку! Тут все – такие тихушники, словно в сонное царство все попали. Никакого драйва! Строят из себя паинек, а на деле – моральные уроды. Каждый день презрения всё копятся и копятся, наполняя их грязные тщеславные душонки. С такими даже говорить тошно. Их противные языки мало того, что касались всяких непотребств, так ещё эти языки так и норовят кому‑то соврать, кого‑то предать или облапошить. Таково уж устройство городского человека. Я – приезжая. Родители сами с деревни, а в город я выезжала на учёбу. Но всё изменилось, когда меня настигла депрессия. Такое рокочущее и ноющее чувство, знаешь ли. Неприятно. Боли физической нет, потому что душевная её сполна заменяет. Ты не чувствуешь позитива в своей жизни. Нагнутая улыбка будет сопровождать тебя всю оставшуюся жизнь.

Глаза могут внезапно заполниться слезами, хотя это более напоминает перепады настроения, нежели депрессию. Впрочем, мне про неё не настолько хочется говорить, чтобы рассказывать и тебе про неё. Я делаю только то, что хочу. Если уж я тебе начала рассказывать про эту тему, то так и надо было сделать.

Я с простыми людьми никогда не начинаю так разговор, Элис. Может, это служит знаком к тому, что ты особенная? Очень даже возможно.

Мне Кирелов сказал, что вся эта волокита в связи с твоим ожиданием – это точная репродукция "Явления Христа народу".

Никого в этой проклятой больнице так не ждали, как сейчас ждут одну лишь тебя. И благодарить за это тебе нужно Клааса. После того, что я про него слышала, что он – тот ещё ублюдок. Но пока что впечатление о нём совершенно другое. Но это только пока что. Смотря на такую его версию, потихоньку даже начинаешь завидовать вашим отношениям.

Но они всё‑таки мне казались токсичными.

Если, конечно, у вас всё хорошо, то я рада. Но всё‑таки, если всё не так уж и складно, знай, что не я одна против ваших отношений.

Это – Кирелов, я и ещё один человек. Всех карт, как говорится, раскрывать не планируем. Ещё надо бы втереться в доверие, Элис. Тебе я могу это написать. Другим я не сильно доверяю. Я, кажется, уже про это говорила. Ну да не в этом суть. Не советую я тебе доверять тем, кто пишет эти письма. У нормальных людей не найдётся столько времени, чтобы попортить бумагу.

Либо это уже во мне говорит вездесущий пессимизм. В последнее время многие люди стали приписывать себе ложные психические диагнозы, а они ведь потом романтизируют их, извращая саму сущность болезни.

Но я не подставная, Элис. Было бы это так, я бы не посмела с тобой разговаривать. Могу я доверять лишь одному существу в моей жизни. Это – мой черепашонок Род. Красноухий черепашонок размером чуть меньше указательного пальца.

В толщину же он в полмизинца. Панцирь всегда был начищен мною до блеска. Все истории я рассказываю ему. Род – единственный, кто слушает меня и уж точно никому ничего не расскажет. Коготки на его маленьких лапках постоянно старались зацепиться за что‑то в его черепашнике. Водица для него стаивалась одни сутки.

Вода была ни жаркой, ни холодной. Её теплота пробуждала в Роде самые тёплые чувства.

Никто мне так не был люб, как он. Красноухие черепахи будто и не черепахи вовсе.

По крайней мере, Род был не простой черепахой. Он был для меня всем.

Теперь же его нельзя привозить в больницу, поэтому приходится считаться с Геловым, с Киреловым.

Приходится мне терпеть и их считать за людей.

Ну ясно же видно, что они – просто дурачки! Особенно Кирелов.

Не любила никогда стихоплётов. Их чувства ложны и вызваны лишь ощущением ущербности.

Хочется им показать себя миру не такими, как все. К сожалению, Кирелов – тот ещё "человек". Но он мне совершенно не нравится.

Будь он моим родственником, можно было бы хоть слово ему сказать мне. А так остаётся лишь тихо препирать и уповать на черепаху. Но я всё‑таки стараюсь не обращать на него внимания. Не заслуживает этот хмырь его. Он меня ещё бесит своими расспросами. Будто хочет героиню своих стихов списать с меня. Мне говорили, будто "та", которую он упоминает – это я.

Видимо, он – последователь тех мыслей, что гласят, мол, "противоположности притягиваются". Символом любви стихи его я бы не назвала. Да и вообще ничего я в поэзии не смыслю. Для меня дверь в мир литературы вовсе закрыта. Слишком там много занятных слов, непонятных среднестатистическому человеческому уху.