Внутри всё полыхало, а улыбка невольно сползала на моё грустное, по обыкновению, лицо.
Песня играет в ушах. Представь себе свою любимую песню. Она будет тихонько класть свои нотки прямо тебе на ушки. Божественное ощущение! Будто всё, что раньше было скрыто от твоих глаз, начало возобновлять свой жизненный путь и вселяться в тебя.
Где бы ни было это чувство, оно всегда вернётся к изначальному его проявлению. Если ты добра ко всем, то и медитативные ощущения соблаговолят всё‑таки навестить тебя. Одно за другим добрые дела откладываются в твоей памяти, чтобы во время медитации ты смогла их вспомнить. Понятие насчёт этого придёт не сразу, но, если ты попробуешь, то начнёшь совершать больше добрых дел ради лишь большего ощущения наслаждения от медитации. Всё это обеспечивается твоим эндорфином. Такие маленькие клеточки радости. Они помогают всё хорошее нашей голове превратить в индивидуальный наркотик. Головной мозг может всё. Его способности безграничны. Разница состоит лишь в том, чтобы определить мировоззрение человека. Этот носитель может как испоганить великое творение природы, так и вознести его знания прямиком на Олимп. Кто‑то верит, что мы используем лишь около пятнадцати процентов своего мозга, и что мы никак усилить его не сможем. Но мне кажется, что я всё‑таки нашла такого человека. Называть его не буду – позже сама всё поймёшь. И ответить на моё письмо было бы хорошим и честным по отношению ко мне жестом. Я знаю, что тебе не станет лень. Она не посмеет встать на твоём пути! Если ты будешь стараться, то переборешь собственную дурость. А она, несомненно, есть в каждом человеке. Но тебе, Элис, всё под силу! Будь в этом, пожалуйста, уверена. Теперь жду ответа. Ответа от дорогого мне теперь человека, которому я не доверяю. От тебя и только от тебя, Элис. Теперь я уж, наверное, пойду поем и что‑нибудь крикну Кирелову, чтобы тот от меня отстал. Правда, он сейчас меньше меня достаёт, потому что вечно пропадает за больницей и обговаривает что‑то с тем человеком, про которого я говорила. Тебе бы стоило насторожиться, если напишет Кирелов.
У него лучше спроси, что это за человек. Я тебе всё равно не скажу. Можешь даже не стараться надавить на меня жалостью, Элис. Клаас говорит, что ты так можешь сделать. И этот замкнутый клубок из таинственности тебе придётся разматывать самой. Да, без меня. Прости, но всё должно было пройти именно так. Не держи на меня зла и, пожалуйста, отвечай быстрее.
КИРЕЛОВ
Приветствую Вас, Элис. Вам имеет удовольствие писать всеми неуважаемый господин Кирелов. Да, я тот самый маратель бумаги и писака. Вам меня, скорее всего, представили негативно, о чём поспешу судить. Я уж точно не буду разрушать ваших ожиданий, поверьте. И раз уж кому‑то хочется видеть во мне Рогожина или великого поэта, то он обязательно его во мне увидит. Лина меня за это и не любит – ей нравятся черепахи, а не хамелеоны. Как Вы поняли, я прочитал письмо Клааса. Я вообще все письма привык читать. Ну, знаете, я их просто отправляю. У одного меня есть выход из больницы, так что приходится им пользоваться. Хотя, извините, соврал – выходить из больницы могу не только я. Есть ещё люди, и, скорее всего, в мои обязанности войдёт способность рассказать Вам про всё то, что творится в этом месте. По рассказам моих, так сказать, коллег, возводящих всё в абсолют, Вы могли подумать, что это место – либо воплощение рая на Земле, либо сущий ад в своём истинном проявлении. Спешу опровергнуть обе теории, ибо обе они неправдивы. Да, здание старенькое и, по‑моему мнению, непригодное для содержания пациентов, но по своей сути оно выполняет пока что минимальные поручения от больных. Но здесь всё, как на плохой кухне – отсутствует "товарное соседство". Как ты заметила, здесь одновременно живут как люди с физическими отклонениями, так и люди с психическими. Но вообще‑то есть и третий разряд – невинные. Меня сюда упекли по воле отца. Он нашёл в моих стихах какой‑то суицидальный подтекст, потому и решил упрятать в темницу. Так ему удобнее. Но он, правда, не те смыслы увидел здесь. Люди видят лишь то, что им удобно видеть.
Боковое, если можно в данный момент так выразиться, зрение у них отсутствует на корню. Мне их не жалко, не подумайте. Но мне хочется, чтоб однажды они стали видеть то же, что вижу я. Высокомерно звучит, но так и есть на самом деле! Люди в своём большинстве – глупые идиоты, расписывающие свои проблемы на бумаге, жаждущие ответа от простой девчонки и боготворящие её.
Мне хотелось бы быть добрым, как большинство современных поэтов.
Но это было бы слишком скучно, не так ли?
Простому люду интереснее наблюдать за рупорами‑Маяковскими, чем за деревенскими мальчиками‑Есениными.