Угодило зёрнышко промеж двух жерновов

Его многолетняя одержимость «солженицынской темой» вызывает удивление среди эмигрантов: он как будто не может рассеяться, отвлечься, заинтересоваться ещё чем-нибудь, как если бы избрал это своим жизненным амплуа, как если бы волок это на себе неотклонимым заданием. Сопоставляют с его досрочным освобождением из лагеря по помиловке; льготной эмиграцией – без израильской визы, сразу во Францию, да с сохранением советского паспорта (и ещё с большой коллекцией старых икон, небывало); да прежнее его авантюрное сотрудничество с ГБ, о котором он и сам написал («Спокойной ночи»), теперь и друг его молодости С. Хмельницкий[491]. И выводят – что не удалось ему выпутаться из «министерства правды».

Другие, напротив, – репутацию Синявского считают безущербной, авторитет безспорным, а в его неотступной занятости мною видят оправданную напряжённость принципиального спора.

Да есть ли этот принципиальный спор? Ведь Синявский неизменно – подделками, передёргами, подстановками – лепит чучел из моих мыслей и слов – и вот их-то ниспровергает, на них указывает пальцем, их вымазывает дёгтем и желающих приглашает. Сам же он, с его тонкостью, если не интеллектуальной, то эстетической, с его действительным умением читать текст, – не может находить у меня тех уродцев и верить в то не может.

Так что же?

Нет, я думаю: корень его атак – не побуждение извне и не столкновение взглядов. Нутрянее.

Моё внезапное изневольное, в прожекторах и грохоте «Архипелага» приземление на Западе, где он лишь только обосновался, лишь только напечатал свой лагерный «Голос из хора», видимо, породили в нём фантомные страхи за свою территорию. Его тёмно-причудливое воображение наделяло меня свойствами и намерениями, от которых я не мог бы быть дальше. Тогда, в первые месяцы, супруги Синявские не в силах были сдержать эти страхи: я хочу его «съесть, уничтожить», учреждаю «диктатуру», думаю только о «своей короне». Это мучительное наваждение, видно, не проходило, и он стал его редактировать в «спор». А просто: я до изнеможения мешаю ему своим существованием, в том и виновен.

Не ново, безплодно, тоскливо…

______________

Эмигрантские издания роились несчётно. И меня не забывали, ой не забывали.

Даже, оказывается, диссидентская правозащитница Людмила Алексеева публиковала, не шутите, книгу – и в ней размышления о вреде Солженицына. И Янов юркими ножницами настригал уже как бы не четвёртую-пятую набатную книгу. И клокотали анонимные авторы в «Синтаксисе». И социалист Плющ распалённо отвечал на «Плюралистов», ешё с новыми подстановками, – да далеко хватил словесным пируэтом, аж до «Протоколов советских мудрецов».

Это ж было из самых первых движений ГБ ещё до моей высылки – использовать против меня «антисемитизм», – и потом они настойчиво продвигали его через новую эмиграцию на Запад. Ещё от Синявского в интервью с Карлайл[492] и вот дальше – какое напряжённое желание выпятить обвинение меня – именно в антисемитизме. Своих ли сил и разума им не хватает – всё рвутся натравить на меня евреев, всё время кличут евреев разобраться наконец со мной.

И кто только не упражнялся на моей спине, кто только не писал разоблачительного открытого письма Солженицыну. Какой-то атеист Крутиков вызывает меня на публичный спор – доказать ему, вишь, бытие Бога, – катай письмо Солженицыну. – Пересмотрел, пересчитал Егидес, кто уже выступал в очередной раз за Сахарова и Боннэр, – а Солженицын как смеет в этот раз молчать? катай ему публичный пристыд! – И от неуёмного Белоцерковского окончательный приговор: «Вы своим молчанием поставили себя вне русского народа, вне сообщества людей, наделённых совестью, и, насколько я понимаю, вне христианства»!

И по какой же это демократии, и по какой же это совести: поносить человека не за то, что он сказал, а за то, чего он не сказал? тыкать писателю, почему он не сделал публичного заявления, желательного тому, этому, третьему диссиденту? Как они визгливы. Я защищал Сахарова, когда сам находился под топором, а на Западе тогда молчали. А когда за него уже выступили все президенты, все премьер-министры, все парламенты и Папа Римский – ну зачем, из полной безопасности, вам ещё голос этого расиста, шовиниста Солженицына, который всё сплошь понимает неверно и всё извращает?

А вот ныне Сахаров, слава Богу, возвращён в своё академическое сословие[493] – так теперь мне дозволено вернуться в состав христианства и русского народа? или всё ещё нельзя?

И собаки облаяли, и воро́ны ограяли. Ну какое, какое ещё рыло обо мне не судило?