Угодило зёрнышко промеж двух жерновов

Подгорец явно ошибся в построении статьи: он слишком долго добирался до своего «ужасного вопроса», так что последнему и места не осталось, и мало кто ухватил – в чём же он состоит, только отвлёк в сторону. Почта на статью была гораздо ещё объёмней той, что напечатана в следующих номерах журнала. Писали, что Подгорец «зачёркивает тысячи страниц прозы, не делая ни одного конкретного критического замечания», не привёл примеров, и теперь не соглашались даже те, кто с ним «всегда соглашаются», спорили о романах, о Костоглотове; спрашивали: «Может быть, в литературном анализе нет таких категорий, как правда и неправда, добро и зло? Как иначе можно совместить уважение к Подгорецу с переживанием огромного эстетического наслаждения и нравственного долга, которые мы испытываем, читая книги Солженицына?» – А ещё ж и Скэммел был без надобности привлечён к этой статье – так и о Скэммеле: нельзя так «слишком уважать биографии». Тут же, на именины, выскочил и сам Скэммел: он рад, что стал причиной появления такой великолепной статьи Подгореца, но спешит заверить, что и он, биограф, не ставит Солженицына как романиста высоко, его неправильно поняли, его оценка мало отличается от подгорецевой, – ошибка оттого, что Скэммел, задавленный уникальным биографическим материалом, недостаточно занялся художественным разбором Солженицына, как собирался, а то бы, а то бы он всё ясно выразил! Но, впрочем, нельзя не признаться, что у Солженицына и кроме «Архипелага» есть кое-что, кое-что ценное… – А от читателей лилось: «Дискуссия о Солженицыне шире и ожесточённее, чем о любом другом писателе, оттого что он – единственный голос, слышный и понятный всем». – Солженицын «загнал щуп туда, где болит сильнее всего: он исследует вопрос о том, во что обходятся простым людям идеи, идеологии и социальные системы интеллектуалов». – А кто-то лишь благодарил, благодарил Подгореца, что ничего лучшего в жизни не читал, чем эта статья, и редко кто мог бы написать о Солженицыне так авторитетно.

И «ужасный вопрос», как его задал Подгорец, почти вовсе потерялся, а кем и был подхвачен «ужасный», то понят как: антисемит Солженицын или нет? И одни вспоминали арестантов-сионистов из «Архипелага» и уважение к опыту Израиля – нет, не антисемит. Другие – что антисемитизм Солженицына «скорее безотчётный». Третьи – что евреи были самыми многочисленными и активными устроителями коммунизма в России, отрицать это безполезно, и фундаментально ошибочно «выступать против предполагаемой антисемитской окраски, которая то ли есть, то ли нет в книгах Солженицына», говорящего нам о «радикальной враждебности коммунизма всему человечеству». Четвёртые – что у Солженицына уже Парвус был грубая карикатура, а программа Солженицына – установить тоталитаризм православия, «и можем ли мы как люди и как евреи остаться безразличными к его тёмным целям в отношении России? ведь в России пленниками томятся два миллиона евреев», идеология же марксизма, «по крайней мере, сдерживала антисемитизм местного населения»[516].

Подгорец, заключая: я не упомню текста, который породил бы такую бурю писем, как моя статья, но «вопрос, вызвавший реакцию столь страстную и в то же время серьёзную, – редкостная комбинация для журнальной колонки писем, – вопрос этот – не мой очерк о Солженицыне, но сам Солженицын»; и, подводя итоги дискуссии о романах, демократии и славянофильстве, сам уже сбивается: «…и наконец ужасный вопрос об антисемитизме». Всё же – «с моей точки зрения, горечь Солженицына, что революционеры-евреи сыграли такую роль во внесении коммунизма в Россию, имеет гораздо меньше значения, чем его последовательная горячая поддержка Израиля»[517].

Всем тем Подгорец скорее страсти сдержал.

______________

Но эта дискуссия проявилась лишь к лету 1985, а мартовские события развивались куда быстрей. Снова раздался пронзительный верезг Белоцерковского. Сколько ещё за минувшие месяцы он написал служебных доносов – нам неизвестно, они не опубликованы, но вот, отрываясь и от своего фундаментального труда об угрозе «русской и военной партии», – он ещё подпалил травлю в содружестве с одиозным американским журналом «Нейшн» (прожжённо-просоветским).

Обгоняя на неделю публикацию самой статьи Белоцерковского, «Нейшн» выпустил предваряющую сводку её содержания – и разослал всей американской прессе:

что Солженицын овладел сетью вещающих на русском языке радиостанций (таких всего в мире 4–5, и – откуда американцам знать? – очевидно, всеми и овладел)! и сетью прессы! и сетью издательств! монополизировал всё, что передаётся русскому народу через средства западной информации на русском языке!! Растёт влияние лагеря Солженицына! (только лагеря самого нет) – а «демократические группы испытывают недостаток финансовых средств». Но главная новость: демократический сенатор Пелл уже распорядился начать расследование! «Конгресс стал задумываться»[518].

Стал задумываться… Внимание!

Чей бы этот «Нейшн» ни был – а сенатское колесо уже закрутилось!