Угодило зёрнышко промеж двух жерновов

Одно облегчение явное: к весне 1988 кончилась моя 40-летняя работа над словарём. В Нью-Йорке Лена Дорман начала набор, мне присылала гранки на корректуру.

Теперь получаем прямо из Москвы по подписке – «Новый мир». Над страницами его, ещё такими оглядчивыми и несмелыми, – дивное ощущение возврата. – Свободней потекли книги, теперь и «Имка» рискнула допечатать 500 экземпляров «Красного Колеса», и «малышек» добавила, разбирают приезжие.

Да, невообразимое состаивалось: открытые людские связи. Вот в Копенгагене собрали первую встречу «деятелей культуры». Приехали ещё робкие и ещё отделами кадров пропущенные советские – и ринулись туда наперерез энергичные третьеэмигранты. Из первых там возгласил Эткинд: Солженицын – «сеятель ненависти»[604]. Не он один. Ужас перед Солженицыным, уже накачанный Третьей эмиграцией на Западе, теперь перекачивали в советский образованный круг. А там – и не возражали: «Нам не нужны пророки!» (Видно, всё-таки обидновато, что сегодняшние новизны, и многое сверх них, я высказал вслух ещё 15 лет назад. Кому нужно такое опережение?..)

Не дожил до этой обнадёжливой поры Митя Панин, в ноябре 87-го скончался в Париже в свои 77 лет: вставленные на помощь сердцу стимуляторы перестали тянуть.

Так завершилась его трагическая жизнь. Перенеся тяжёлое следствие, ещё и в голодном лагере военного времени (лагерный срок его удлинял прежний 5-летний до 13 лет), в лагерном и тюремном стеснении вырабатывая философские и политические принципы для государственного и жизненного устройства, – он должен был таить их и на советской «воле» уже и за свои 50 лет, потом надеялся найти широкое признание на Западе, но не нашёл его и не обладал сцепляющей передачей убеждать в своих принципах, множить сторонников, так и остался непо́нятым утопистом. Мешала ему и прямолинейность мышления: «Созидатели и разрушители» назвал он один из своих главных трудов – в представлении, что все люди и делятся на две такие отчётливые категории и нет между ними ни промежутков, ни переходов. (Главных разрушителей он предлагал сослать на безлюдные острова и тем одномоментно спасти человечество.) Из эмиграции подпольно слал в СССР призывы к стачкам и силовому сопротивлению властям. – В эмиграции разрабатывал он, идя от философии, и труды по физике, о которых судить не берусь, а признания они тоже не получили.

Приходя в отчаяние, Митя просил меня – то устроить продвижение этих трудов в Соединённых Штатах; то найти ему в Штатах какую-нибудь оплату его будущей публицистики, – невыполнимая задача. Тогда он согласился наконец на нашу прямую помощь. А все призывы его, обращённые к обществу Востока и Запада, к папскому престолу, – остались тщетны, и тоже были практически неисполнимы.

Для меня это текла и поучительная, и трудная дружба – на протяжении 40 лет, от марфинской шарашки. Со смертью Дмитрия Панина закрылась одна из личных эпох.

По традиции – служили мы под старый Новый год, 13 января, общую панихиду и за 1987. Тут были кроме Панина: прекрасный поэт Иван Елагин, всю жизнь которого перекорёжили эмигрантские бедствия; продолжатель Белого дела Борис Коверда, известный варшавским выстрелом в большевика Войкова в 1927; и Красный генерал Пётр Григоренко, самой своей жизнью и грудью своей пробивавшийся к правде.

* * *

А события в Советском Союзе хоть и с трудным перевальцем, но всё ж подвигались. В 1988 готовились вывести наконец войска из Афганистана, после безсмысленной 8-летней войны. В июне показало американское телевидение демонстрацию в Москве – «Земля народу! Долой КГБ!» (Но в конце июня конференция КПСС: разумеется – сохранить контроль партии!)

Как и предсказывали мы ещё в «Из-под глыбах»: советская «дружба народов» – мираж! ждут нас национальные взрывы. Они и зачередили. Но с безропотным безучастием отнёсся к ним Горбачёв: откуда кого изгоняли, как грузинских месхов из Казахстана, а Грузия отказывалась принять их в родные места, – Горбачёв и тут уступал. Дошло до ужасной армянской резни в Азербайджане – Горбачёв и тут не вмешался, никого не наказал, с безмятежной либеральной миной делал вид, что ничего особенного не происходит, – а уже тогда трещали скрепы его государства. – Горбачёв был занят более важным делом: закрепить своё большинство в Политбюро. Изгнал безсмертного Громыку, и Демичева, погнал Лигачёва на сельское хозяйство, а идеологию передал Вадиму Медведеву, на КГБ поставил надёжного Крючкова – и? И – ничего. Всё так же принимал сладкие ласки с Запада и также продрёмывал идущий развал государственной жизни.