Угодный богу

– А где же ваша честь? – спросил Амонхотеп. – Была ли она у вас когда-нибудь? Неужели вы решили, что я поверю тому, что кто-то был способен проникнуть в храм мимо ваших неусыпных слуг? – фараон сделал паузу и добавил. – Простит ли вас тот самый бог, которому вы служите? Не терзает ли вас тревога за судьбу свою, ибо она может предстать самым удручающим образом?

– У нас есть доказательство: тот человек, он пойман! – сказал Куш.

– Я полагаю, верховный достаточно богат, чтобы нанимать безумцев, – ответил повелитель.

– Но он схвачен, этот человек, и может в любой момент предстать перед тобой, о божественный!

– Идите прочь! – рявкнул Амонхотеп IV. – И никогда впредь не появляйтесь там, где буду я. Иначе я не ручаюсь за сохранность ваших жизней.

Куш и Салех попятились к выходу.

Асахадон медлил.

– Чего тебе? – ни на кого не глядя, спросил фараон. – Я не желаю более слышать об этом!

Он старался вернуться к душевному равновесию.

– О, божественный Ваэнра! – сказал молодой жрец. – Ты прав, царица невиновна, – и вышел следом за жрецами.

Амонхотеп повернулся, чтобы увидеть говорившего, но тот уже успел скрыться, а на его месте стоял Хоремхеб.

– Иди спать, – устало указал ему фараон.

Тот молча кивнул и вышел.

Хеттское царство.

Потрепанная и уставшая в битвах армия Суппиллулиумы возвращалась в Хаттус с богатой добычей и пленными, которым суждено было стать рабами на хеттской земле… Воины сквернословили, делились военными подвигами и разнообразными байками, хвастались трофеями.

Суппиллулиума ехал во главе войска, а его племянник гарцевал на белой лошади вдоль сплошной вереницы передвигающихся солдат.

– Смотри, какой подарок я везу своей жене! – говорил один из воинов другому. – Этот перстень придется ей по вкусу. Я снял его с пальца красавицы. О, она не желала уступать мне его даром, поэтому пришлось заплатить… Я откупился от нее, чем мог, это было нелегко! Но у меня в этом богатый опыт!– он заржал похабным смехом, а его и без того кривой рот вовсе съехал набок.

Смеялись солдаты.

До племянника владыки, почитаемого среди воинов за принца и старшего сына царя, долетели обрывки смеха, где голос шутника явно преобладал над остальными. Всё передернулось в принце. Он направил лошадь на звук и вскоре нашел криворотого смешливого вояку, хваставшегося перстнем.

– Здравствуй, доблестный воин, – сказал Рабсун, преодолевая сопротивление внутри себя и вглядываясь в полузабытое лицо, измененное временем, жестоким опытом войны и распутной жизнью.

– Здравствуй, господин, – весело отвечал криворотый весельчак.

– Много ли золота везешь ты, победитель Митанни?

– Только это колечко.

– Жаль, маловато для такого прекрасного воина… – принц растянул губы в улыбку. – Но вкупе с золотым браслетом, что достался тебе пять лет тому назад от несчастной странницы, это целое состояние, – принц, не мигая, смотрел на криворотого, и тот сначала не понимал, о чем речь, а потом вдруг его озарила вспышка памяти.

Он издал вопль и бросился бежать, стараясь смешаться с группой солдат и рабов. Но царский племянник быстро догнал его на лошади и накинул на шею кнут. Криворотый сдавленно вопил, держась руками за удавку.

Принц выволок его из общего потока людей и, всё еще держа в петле, нагнулся к нему и спросил:

– Ты думал, я забыл то, что ты и твои друзья сделали с моей матерью, хеттской царицей и вдовой фараона Египта? Можно потерять рассудок, но зло забыть нельзя!

Глаза криворотого от ужаса полезли из орбит.

– Ты вспомнил ее? Вспомнил, как она была красива и молода? А сколько тебе тогда было лет?

– Пощади меня, господин! – прошептали губы несчастного, он задыхался.

– Нет! – ответил Рабсун твердо. – Для таких пощады не бывает. Есть расплата!

И он пустил коня вскачь.

Криворотый бежал за ним, ноги его не успевали, потом он споткнулся и проехал на животе, держась руками у горла, а после небольшой остановки, которую Рабсун сделал намеренно, чтобы жертва смогла приподняться, некоторое расстояние тащился буквально на весу, волочась ногами по земле. Наконец Рабсун решил, что игра затянулась, и внезапно остановил лошадь. Он схватил врага одной рукой за волосы, а другой, держа петлю, с силой повернул его голову на себя. В позвоночнике криворотого что-то громко хрустнуло, и тело обмякло. Рабсун с брезгливостью освободил петлю и оттолкнул от себя врага. Тот, казалось, еще дышал. Тогда принц заставил коня потоптаться на теле и только после этого оставил криворотого, всего в крови, лежать под солнцепеком в безводной степи.

– Ты убил воина? – спокойно спросил Суппиллулиума, когда племянник поравнялся с его носилками.

– Я убил врага, – с яростью ответил Рабсун. – Он умертвил мою мать.

Царь хеттов задумался. Сколько же было ненависти и непрощения у шестнадцатилетнего юноши, если он так жестоко своими руками уничтожил того, кого считал врагом! Какая грозная память у этого мальчика!

– Наверное, я недооценивал тебя, – сказал, наконец, владыка и, сняв с пальца большой перстень с крупным рубином, бросил его в руки Рабсуна.