Угол

Она замолчала, увидев поднятую ладонь — мне надо было остановить ее, пока она не начала врать, тем более что я уже узнал главное. Несмотря на это, меня мучал тот же вопрос — ради чего идут на подобные жертвы и преступления? Неужели причина — всего лишь банальная возня вокруг власти?

— Ула, Ула. У тебя был шанс услышать правду, а победил страх. Все, что ты сейчас торопилась сказать, моя скелле вытащит из тебя так или иначе — ты не сможешь ей сопротивляться, и ты это знаешь. Я же вижу, ты в курсе, кто она. — Я сделал паузу и приблизил мое лицо, почему-то пугавшее монашку. — Но никто не сможет вытянуть из тебя настоящую правду — ту, которую ты сама не хочешь знать. Ради чего ты пошла на эту жертву? Что для тебя важнее жизни? — Я поморщился, недовольный своим корявым языком. — Не твоей жизни.

Монашка закрыла глаза, и вдруг я заметил, что она плачет. Плакала она молча, и я так и не узнал, чью жизнь она оплакивала — свою или ту, что остается после нас.

Я никуда не ушел. Ана разговаривала долго, хотя и чувствовалось, как она устала. Но скелле — это скелле. Умение сдерживать себя, управлять собой давалось им годами беспощадных тренировок, дрессуры со смертельными исходами для тех, кто не справился. Должен признаться, что я был совершенно не готов к этому. Даже убить пленного — для меня невозможно. Сказывалась какая-то материнская, звериная, инстинктивная жестокость — Ана искала своего малыша, чтобы защитить его, и соображения гуманности для нее были раздражающей глупостью изнеженного цивилизацией инопланетянина.

Когда все закончилось, я понял, что наконец-то полностью разделил тяжкую ношу, которая таилась в душе Аны. То, что теперь лежало на дне моей совести, уже изменило меня. Пытка, которой меня подвергла неведомая скелле годы назад, затронула лишь древние глупые инстинкты — страх и ненависть. Как человек, точнее, как то, что отделяет нас от животных — я не изменился. Теперь же я принял на себя грех, калечащий душу. Я действовал сознательно, и никто не мог уже оправдать меня обстоятельствами или инстинктами. Теперь, так или иначе, мне предстояло ответить за это.

18

Утром мы улетели, оставив в море обездвиженную яхту, растерянный экипаж и так и не сообразивших, что произошло, девочек из эскорта несостоявшегося дипломата. Углом назывался один из островов на месте разрушенного континента, бывший в далеком прошлом его крайней юго-восточной частью. Отправляться через океан без подготовки было безумием, и мы возвращались к Саму за поддержкой. Со слов Аны, Угол был единственным местом на бывшем континенте, где удалось закрепиться ордену. Там располагалась обитель сестер и не действовали законы Мау. К счастью, орден не имел связи с далеким форпостом, и мы могли рассчитывать за счет самолета опередить любых гонцов за океан. Нам же предстояло расплачиваться за скорость риском и неудобствами обитания в тесной кабине — ну, космонавты ведь умудрялись же как-то жить неделями в крохотных отсеках первых кораблей. Перетерпим и мы. Главное — не сгинуть безвестно на просторах океана.

Юг континента был населен довольно плотно — мы пролетали несколько крупных городов, часто встречались городки поменьше. Я устал и очень хотел немного передохнуть, поесть по-человечески, посмотреть на людей и их жизнь в местах, которые я до того никогда не видел, но Ана была неумолима — ее вела жгучая страсть матери, ищущей своего ребенка, и все мои робкие попытки уговорить ее остановиться не на краткий перекус посреди очередного поля, а поблизости от хотя бы небольшого городка, натыкались на искреннее непонимание. Так и остался для меня юг просто гигантской густонаселенной равниной, разрезанной руслами многочисленных рек и усеянной ожерельем человеческих городов вдоль них. Интересно, но на берегу океана городов не было. В устьях больших рек встречались небольшие городки, явно кормившиеся морем, — и только. Никаких побережий, застроенных небоскребами или останками древности. Видимо, и до катастрофы местные видели мало пользы от местного моря. Жизнь на планете, хотя и довольно разнообразная, одновременно была примитивна и неразвита, с точки зрения Земли — крупнейшие существа, способные к самостоятельному перемещению, лохи, напоминали наших беспозвоночных и обитали исключительно в воде. Местная растительность в то же время была настоящим Клондайком для людей, предоставляя не только продукты питания для них и животных, занесенных с Земли, но и производя массу полезнейших веществ и материалов. Вообще, слово «голод» в местном языке носило персональный оттенок — голода как массового явления здесь не знали.