Угол

Я сидел за управлением, отсиживая свою вахту, Ана лежала в кабине на одеялах — не спала, просто отдыхала. Комфорт от самодельных сидений, хоть и снабженных мягкими подушками, был минимальный — уже через пару часов начинало ломить поясницу, затем затекали ноги, и через некоторое время сидеть неподвижно становилось невыносимым. Только здесь на Мау я осознал, насколько совершенными были кресла в земных автомобилях — я неоднократно проводил, хоть и с остановками, по двенадцать — четырнадцать часов за рулем и чувствовал себя вполне сносно. Проведя такое время здесь на этих самоделках, я бы, наверное, сошел с ума без напарника.

— Ань! — позвал я скелле, и когда та отозвалась, спросил о том, что беспокоило меня: — Слушай. А зачем скелле уходят в монастырь? Я имею в виду тех, кто рулит орденом. У нас вот тоже есть монастыри, но туда уходят либо те, кто не смог найти пристанище в мире, либо те, кто по-настоящему верует. Для нас это иной, альтернативный образ жизни и попытка согласовать то, во что веришь, с реальностью. В прошлом это было очень важно для людей, потерявшихся в обычной жизни, — иметь альтернативу. Да и вера тогда имела более важный статус, чем сейчас. Но традиция осталась. А у вас ведь веры-то и нет! Для вас боги — ушедшая реальность.

— По-твоему, что, жизнь скелле — это не альтернативный образ жизни? У нас в монастырь не уходят большей частью выходцы из богатых семей или аристократы — их семьи имеют возможность терпеть скелле в доме, готовы тратить немалый ресурс, чтобы сохранить их, как актив. Многие девочки даже не могут завести собственные семьи — это опасно для их мужей. Среди простых людей жизнь скелле практически невозможна. Для скелле из народа это зачастую единственный способ чего-то добиться, если уж надежды на семью нет.

— Но зачем для этого давать обет? Сегодня не получается, может быть, завтра получится? Скелле, даже самые слабые, насколько я понимаю, — вполне обеспеченные люди. Я вот одно время неплохо зарабатывал как видящий — что говорить о скелле?!

— Да при чем тут деньги?! Это вопрос статуса, твоего положения среди людей! Монастырь — это как замок посреди крепости, центр маленькой вселенной. У меня, положим, свой замок есть, а у большинства — нет. И вход в этот замок — обет! Вот девочки и решают связать себя им и попасть внутрь или остаться за бортом большой жизни. Чтобы ты знал, большая часть ордена — обычные женщины, часто со своими семьями. Они либо служат ордену, либо ушли на частные хлеба, хотя в любом случае обязаны соблюдать устав.

— Ну, хорошо. Пусть монастырь — закрытый клуб, требующий от входящего некой жертвы. Но почему же жертва такая? Почему женщина должна отказываться от детей?! Не сильно ли круто?

— Традиция. До катастрофы монастырь существовал именно как убежище. Ты знаешь, что у нас непростые отношения с мужчинами, с родами, с детьми. Многие скелле от природы лишены этого. В те годы он и возник, как дом для таких несчастных. По иронии судьбы именно они обычно и обладают самым сильным талантом. Со временем это привело к тому, что этот клуб стянул на себя немалый авторитет, а следом за ним и власть. И многие, чтобы проникнуть туда, стали платить эту жертву, от которой большая часть действительно одаренных предпочла бы отказаться. — Ана помолчала. — Ты знаешь, в монастыре тоже есть своя иерархия. Так называемые старшие сестры попали туда не по своему выбору. Большая часть из них — очень мощные скелле, лишенные выбора от рождения.

За окном плыли бесконечные серебристые поля, где-то далеко слева небо наливалось темно-синим оттенком, отражая невидимый отсюда океан, редкие облака висели так высоко, что даже с самолета казались недоступными. Основная забота при управлении сводилась к удержанию курса и высоты — надо было бы установить промежуточные блоки на тросики управления для тонкой настройки вертикальной тяги и рысканья.

— Получается, что веры как таковой в монастыре нет. Он — социальная структура для особого сорта людей. Так?

Моя скелле зашевелилась, села, потом переползла к своему месту, но устраиваться на нем не спешила, стоя позади сиденья на коленях, рассматривая бегущую назад степь.

— Илья, наверное, только тебе это и можно знать. — Я в удивлении обернулся. — Вера как бы есть. О ней не принято говорить, а за пределами монастыря она вообще табу. Об этом даже папа не знает.

Ана замолчала, я терпел сколько мог:

— Ань, не томи! Что за вера? В кого? Или что?

Но моя скелле молчала.

— Ань! Начала уж, так говори! Обещаю, что никому не скажу, а если скажу, то ты спалишь меня торжественно на площади!

Я тут же заработал шлепок по затылку.

— Ты не думаешь, что, возможно, ты последний, кому об этом можно рассказывать?

— Это почему? — удивился я, и тут же в голове что-то сдвинулось, однако любые догадки требовали подтверждения.

— Потому что некоторые считают, что ты эль!

— И какая тут связь? Они что, верят в инопланетян?

Ана вздохнула и заговорила методично, как на уроке:

— Согласно легенде магию дали первым людям Атрих и Скелла. Они были мужем и женой.