Всего несколько дней назад, наблюдая за недавно обретшими мужей юными леди и слушая их легковесную болтовню, я искренне поражалась несерьезности, почти ветрености и наивности свежеиспеченных жен. У девушек резко изменилась вся жизнь, добавилась куча обязанностей и забот, не осталось почти никаких прежних прав и радостей. Свободного времени, собственного пространства, мнения, желания, выбора и даже вкуса. Все пришлось сложить в семейный очаг, не оставив себе даже трети бывших привилегий и развлечений. Отныне все подчинялось семейным правилам и нуждам, требованиям мужа и его родни, светским законам.
Мне было по-настоящему их жаль, как птичек, отловленных на воле и посаженных в клетку. И хорошо еще, если клетка просторная, а птичка непритязательная. Мне казалось, что сама я ни за что не вынесу такой подневольной жизни. Ну разве что по очень сильной любви, когда собственные беды и желания становятся несущественны, а все мысли и стремления отданы господину своих снов. Но и тогда лучше сразу отвоевать себе отдельные покои с умывальней, чтобы хоть несколько часов в день посвящать личным интересам.
А теперь мне было смешно вспоминать те рассуждения и неимоверно жаль тех, кто считает так же, как до недавнего времени думала я, и ради спорной независимости лишает себя неимоверно приятного ощущения общности интересов душ и тел.
Хотя мне не пришлось уживаться с постоянным присутствием рядом мужа. Мы и так каждый день достаточно времени проводили в тесном куполе и привыкли понимать и поддерживать друг друга. Но это оказалось каплей в море по сравнению с тем, как я жила теперь… и ничуть об этом не жалела.
Лишь слегка досадовала, что несколько лет была наивной, запутавшейся дурочкой, да и то почти не всерьез. Ведь за эти годы мы оба поняли, чего хотим и стоим и чем не поступимся никогда.
– Мне даже представить страшно… – по-прежнему не открывая глаз, произнес Ренд вовсе не сонным голосом и, помедлив, договорил: – О чем ты думаешь уже полчаса, глядя, как я сплю, и заплетая мне тридцатую косу.
– Светлый лес! – глянув на ворох разнообразных косичек, веером разложенных по подушкам, охнула я. – Ну почему ты столько времени притворялся?
– Элни… – открыл он колдовские глаза и серьезно, с одуряющей нежностью глянул на меня, – светлое мое чудо… я ни грана не прикидывался… просто не мог и слова сказать. Это выше моих сил – отказаться от такой ласки. Да я от нее тихо с ума схожу и готов вернуться в прошлое и надавать себе увесистых оплеух и подзатыльников за все глупые сомнения, ошибки и обиды!
Мою талию обвили крепкие теплые руки любимого, а его счастливый взор обжег душу таким искренним восторгом, что все мысли и заботы мгновенно растаяли, как туман.
Мир покачнулся и понесся в бездонное синее небо, полное цветочных облаков, хрустальных колокольчиков и серебряного тополиного пуха.
Завтракали мы в своей гостиной, по молчаливому согласию ради желания продлить утро хоть на полчаса, достав из хранилища корзинку с едой. Но не успели спокойно допить чай, как связанный с портальным кругом амулет зазвенел и засиял зеленым светом, подавая весточку о появлении в башне гостей.
Слава всем богам, что это пока еще не было вызовом на дежурство, но мы оба понимали, что нас просто жалеют и потому вычеркнули из списка. На время, конечно… но кто-то из собратьев закрывает сейчас собой наши смены.
Поэтому поспешили выйти из своих покоев и в сфере отправиться навстречу прибывшим. Но неожиданно наткнулись на сумрачного Тумкела, сидевшего в удобном кресле напротив наших дверей.
– Что ты тут делаешь? – нахмурился мой муж.
– Жду, – пренебрежительно буркнул тот, и не думая вставать, и теперь рассердилась уже я.
В один миг оплела ножки сиденья лианой и перевернула, аккуратно, но безжалостно вытряхивая на пол бывшего управляющего. А пока он, сопя и ругаясь, поднимался на ноги, сунула кресло в ближайшие покои и закрыла дверь щитом, начиная жалеть, что еще с вечера не догадалась поставить защиту в начале коридора. Нечего всем кому не лень бродить тут в любое время суток.
– Что такое ты там бурчишь? – Голос Райва мгновенно стал холодным и недобрым.
Похоже, зря я не вслушивалась в злобное бормотание птичника.
– Меня сам князь поставил управляющим, и не вам снимать! – дерзко глянул на нас Тумкел. – Будет тут каждый наемник, который нажился на нашем горе, строить из себя цацу!
– Прихвати его, – бледнея от ярости, еле слышно процедил Ренд, – и едем встречать гостей. Только не сажай к нам.
И я была полностью с ним согласна.
В широкой галерее второго этажа, куда вел проход из портальной башни, властвовали неразбериха и суматоха. Шумная толпа одетых по-дорожному людей растаскивала по разным кучам мешки, ящики, свертки, тюки и корзины, сплошным потоком сыплющиеся на середину зала. Судя по всему, это кто-то из воздушников переносил сюда переправленный портальщиками багаж.
Присмотревшись, я начала понимать, по какому принципу они делят имущество: на каждом сундучке и коробке была привязана цветная ленточка – синяя, красная, желтая…