Угол покоя

Она состроила еще одну гримасу, бросила взгляд сначала на Томаса, затем, на мгновение, на Огасту и перевела его на свои руки. Она была сконфужена, все удовольствие от вечера улетучилось. В этой комнате, увешанной атрибутами культуры, ее история прозвучала как грубая мелодрама. Она почувствовала себя индейской женщиной, объясняющей, как она выделывает оленью кожу, втирая мозг животного в кровавую шкуру, а затем жуя все это, пока не размягчится. Огаста сидела, опустив голову и хмуро глядя на свои пальцы в дорогих кольцах.

– Я ничего не знаю про взрывчатые вещества, – сказала Сюзан. – Я ничего не знаю про мотивы, которыми руководствуются преступники, пьяницы, жестокие люди, ничего про то, как работают рудники, ничего про то, как чувствует себя избитый человек, и каково это – защищаться винчестером от шайки бандитов. Оливер все это держит при себе, считает, что я должна быть от этого ограждена.

Новое быстрое столкновение с темными глазами. Губы Огасты были поджаты, брови вопросительно подняты. “Видишь? – хотела Сюзан ей сказать. – Я его защищаю и буду защищать. Буду отстаивать его право быть”.

– Но я ухаживала за бедным Прайси, – сказала она Томасу. – Ему сломали нос и скулу, выбили передние зубы, и у него что‑то сделалось с головой, он так до конца и не поправился.

– Я уверен, что ваших познаний достаточно, – промолвил Томас со своей медленной улыбкой. – А что наш инженер и юная леди? Свадебные колокола?

– Я… не знаю. Нет, не думаю. Она выросла на Востоке, она выше своего отца во всем, хотя он когда‑то был джентльменом. Я думаю – не знаю, согласитесь ли вы, – что девушка, обладающая хоть какой‑то тонкостью чувств, не сможет решиться на брак с человеком, который невольно стал причиной смерти ее отца. Как бы она его ни любила.

– Несчастливый конец? – спросила Огаста. – Ох, Сю, зачем?

Сюзан чувствовала себя все более угнетенной, казалось, еще немного, и ее совсем раздавит. Ее история – история прежде всего варварская, чем и заслужила молчаливое презрение Огасты, а, рассказанная с женской точки зрения, она звучит еще и глупо, а потому заслуживает и ее собственного презрения. Словно мистер Джеймс взялся писать дешевый приключенческий роман. Невозмутимая деликатность Томаса не могла прогнать холод, которым повеяло. Она знала, что, будь Оливер в Нью-Йорке, такой вечер просто не мог бы состояться. Когда они единственный раз ужинали все вместе, мастерская была полна темных промежутков, неловких молчаний, избыточного усердия с обеих сторон.

– Разве не к такому концу все обычно и приходит? – спросила она, точно камень в Огасту бросила.

И вновь Томас пришел на выручку; он был тактичен до ясновидения.

– Каким бы ни был конец, мы этот роман берем, – сказал он и, зевнув, сел в кресле прямо. Стойкая сладость его улыбки была неподражаема. Сюзан много раз пыталась ее изобразить на бумаге; такого дружелюбного, мягкого и понимающего выражения она больше не видела ни на одном лице. – Никто еще не утомлен, как я? Почти два часа ночи.

– Я тоже устала, – сказала Сюзан. – Ужас как, я вдруг почувствовала.

Тут же с монаршим шелестом тафты Огаста встала со своего пуфа, и в один миг, за один взгляд все поправилось, вся любовь, которую излучала знакомая комната, вернулась после нескольких трудных минут. Сюзан словно вышла на солнце из зябкого леса.

– Мы слишком долго не даем тебе отдыха, – сказала Огаста. – До чего же невнимательно с нашей стороны. Тебе нельзя перенапрягаться.

Чувствуя опасность слез, Сюзан губами, к которым вдруг подступила дрожь, промолвила:

– Какая невнимательность, о чем ты? Вы оба на нее нисколько не способны.

В обнимку они с Огастой пошли к спальне, отведенной Сюзан, и перед дверью остановились. Огаста была заметно выше нее, и прямая осанка еще прибавляла ей роста. Ее темные брови были слегка нахмурены; лоб прикрывала сверху темная волна волос. Бриллиант во впадине шеи, разбуженный на мгновение ее вдохом, вспыхнул, как сине-зеленый светлячок. Она взяла Сюзан за локти.

– Сю, ты счастлива?

– Счастлива? Это был один из счастливейших вечеров в моей жизни.

– Я не про сегодня.

– Конечно, – твердо сказала Сюзан. – Я очень счастлива.

– Этот молодой человек, Фрэнк Сарджент, он значит что‑нибудь для тебя?

– Он наш друг, – сказала Сюзан и в легком недоумении уставилась на Огасту. – Он на десять лет моложе меня. И, как бы то ни было, я вряд ли когда‑нибудь снова его увижу.

– Ты хотела ребенка, которого ждешь?

– Да.

– Оливер о нем знает?

– Пока нет.

Темная голова наклонилась к ней, темные глаза, где светился вопрос, сузились, бриллиант мигнул во впадине горла.

– Почему?

– Почему? Ну, во‑первых, он был то в Денвере, то в Ледвилле, ездил туда-сюда и был слишком занят, чтобы отвлекать его такой новостью. А потом он отправился в горы, там очень ненадежная почта. Я не хотела, чтобы мои письма попадали в чужие руки. В таких местах люди иногда настолько голодны до любых новостей, что просто берут и читают чужие письма.

Темные глаза смотрели и смотрели на нее.

– Это настоящая причина?

– Нет.

– Что же тогда?