Угол покоя

Сюзан лежала неподвижно, широко раскинув руки и глядя на грубые стропила и кровельные доски. Там виднелись отпечатки ступней и тачечных колес, оставшиеся с тех пор, когда с цементным раствором на подошвах все устремлялись то к корыту для перемешивания, то к куче досок и балок. Эти следы могли бы навести ее на мысль о хорошем времени до того, как ожидание стало для них безнадежной рутиной. Маленькие, оставшиеся навечно отпечатки детских ножек могли бы настроить ее на сентиментальный лад. Но нет – она почувствовала спазм отвращения из‑за того, насколько тут все неотделанно и неопрятно, и подумала, что неплохо бы Оливер пришел с кистью и ведром и отскреб потолок, привел его в должный вид.

Ее ноги судорожно дергались – в ее поколении подобное называлось болями роста. Изучив болезнь, поразившую мой собственный скелет, я мог бы сказать ей, что они говорят о нехватке кальция, – я, страдая от избытка кальция там, где не надо, ничего бы против них не имел. Она считала, что это у нее нервы, что ей передается нетерпеливое беспокойство еще не родившегося ребенка. Она бы не смогла намного дольше держать в себе эту раздражительную и раздражающую жизнь.

Эта жизнь лягала ее крепко, и сейчас в диковинной апатии Сюзан разгладила сорочку на бугре живота и, приподняв голову, стала смотреть, пока не ощутила мягкий удар и не увидела еле заметное быстрое выпучивание ткани. Она не хотела этого ребенка. Ее тоска брала от мысли, во что ему предстоит родиться.

В животе опять брыкнулось, ноги дергало невыносимо. Она села, поднялась на ноги и тяжело пошла к двери.

– Миссис Брискоу!

Акушерки по‑прежнему не было поблизости. Сюзан прошла через общую комнату, задержалась у входа в детскую, куда вела очень узкая дверь рядом с печкой. Заглянула – пусто. Отметила про себя, что скоро уже Бетси и Олли надо будет разделить. Бетси становится слишком большая, чтобы жить в одной комнате с братом. И как с этим быть? Пристроить еще одну комнату? А куда девать нового ребенка, когда он вырастет из корзины?

– Миссис Брискоу!

Тихие голоса в комнате Нелли умолкли. Сюзан постучалась и открыла дверь. Нелли вопросительно подняла худое лицо, приобнажив сусличьи зубы; ее руки, вязавшие крючком, замерли, качалка остановилась. Кружева на ее шее и запястьях крахмально белели, как на женских портретах у старых голландцев, – она вечно вязала, стирала, гладила воротники и манжеты. Какая неосложненная, нетребовательная жизнь!

На полу лежала ее коробка для рукоделия – вещь в технике маркетри, инкрустированная слоновой костью, черным деревом и перламутром, с изысканными ящичками и закрывающимися коробочками внутри, которые были наполнены булавками, наколотыми на бумажки, мотками хлопчатобумажной и шелковой ленты, ярдами льняного шнура и тесьмы, катушками, пуговицами, крючками, петлями. Бетси, сидя на полу, высыпала промеж колен один ящичек и сортировала пуговицы. Она даже не подняла головы.

– Нелли, вы не видели миссис Брискоу?

– Она сказала, что пойдет погулять.

– Она? В такую жару?

Настолько же раздосадованная тем, какая недобрая у нее вышла усмешка, насколько отсутствием миссис Брискоу, Сюзан оглянулась через плечо: вдруг, чего доброго, это свиного вида существо, эта любительница отлынивать сейчас подошла и слушает?

Нелли отложила вязание и встала.

– Могу я чем‑нибудь вам помочь?

– Нет. Спасибо, Нелли. Я подумала, я бы выпила чаю. Ничего, приготовит, когда я ее найду. Хоть на что‑нибудь она должна быть годна. – Посмотрев на светлую головку дочери, прилежно склоненную над пуговицами, сказала: – Как ты у Нелли все рассыпала.

– Я ей позволила, – сказала Нелли. – Она любит пуговицы. Она маленькая хозяйка, очень аккуратная. Она все положит обратно, правда, голубушка?

– Надеюсь, что положит. А где Олли? Я думала, он дома, занимается.

– Он пошел помочь отцу с ветряком.

– Его отцу известно, что ему надо налечь на чтение. У него лучше с этим сейчас?

– Он старается, старается.

– Но по‑прежнему мало что получается.

– Он очень любит слушать, когда читают. Не то чтобы ему не нравилось чтение. Просто ему бывает нелегко распознать слово, даже когда оно не раз уже попадалось. Как будто он никогда этого слова не видел.

Дислексия, говорю я сегодня. Бедный мальчик был дислексиком за восемьдесят лет до того, как это нарушение было открыто и названо. И кто – сын моей бабушки!

– Он обязан заниматься, – сказала Сюзан. – Когда по‑настоящему старается, он может. Вы должны проявлять строгость, когда он отвлекается. Хоть он и рад любой возможности поиграть с отцом в инженера.

– Он нисколько не тупой мальчик, – сказала Нелли. – В математике он очень хорош. Он такие трудные вещи узнал от отца, от мистера Сарджента и мистера Уайли, каких мне не понять. Только с чтением неладно.

– И все равно, – сказала Сюзан. – Вот ему сейчас было велено оставаться дома и трудиться над тем, в чем он слаб, а он отправился налаживать орошение. Так он никогда не попадет в хорошую школу на Востоке. Да куда же она подевалась, эта миссис Брискоу?