Угол покоя

Ада не встала и не вынула изо рта сигарету, но, когда Эллен поднялась, наклонилась и протянула руку, Ада неохотно подала ей три скрюченных пальца – эдакую когтистую лапу Гренделя[166]. Мою бывшую жену мы с ней никогда не обсуждали, но я знаю, чтó Ада о ней думает. Думает, что она бездушно бросила немощного человека. С определенными оговорками я тоже так думаю. Я смотрел на нее – на одетую по‑городскому, холеную, уравновешенную американку средних лет, явившуюся с аккуратным дружелюбием на лице, чтобы нарушить наш субботний уют и выйти на первый план, – и преисполнялся ненависти и ужаса. И любопытства. Я высматривал в ней признаки того, о чем говорил Родман – она неважно выглядит, ослабла, ей тяжко пришлось, – и ничего подобного не видел, как не видел перед ее предательством признаков зреющего в ней намерения.

Эд повел себя вежливей, чем Ада. Он встал, чтобы поздороваться за руку, лицо морщинистое и невозмутимое, как старый сапог. Эд – тихий человек, это одно из его замечательных качеств. Его не собьешь. Он не сомневается, не спрашивает, не винит, не судит. Он знает о себе, что может, а чего нет, и предоставляет другим поступать, как они могут. Он имеет дело с тем, что есть. Должно быть, благодаря этому же свойству Оливер Уорд сделал его отца своим водителем и собутыльником.

– Это Шелли, – проговорил я. – Она помогает мне с книгой.

– Да, да, конечно! – В ее лице, настроенном на дружелюбие, я никакой перемены не заметил, но, когда она наклонилась пожать Шелли руку, я увидел, что она мгновенно восприняла и эту грудь под трикотажной водолазкой, и волосы, и небрежную позу, и разношенные мокасины, и шорты, и голые коричневые ноги. Она ухватила девчонку, как птица мошку на лужайке, и откинулась обратно с лицом аккуратно-доброжелательным и с внутренним убеждением, что Шелли – совершенно не то, не годится, невозможна. – Мне рассказывали, как вы все втроем за ним смотрите, – сказала она. – Мой сын говорит – это как летний детский лагерь с одним подопечным и тремя вожатыми.

Это замечание нас всех возмутило; мы оставили его без ответа. Меня восхитила солидарность, с которой встретила ее моя компания: все были непоколебимы, как утесы. Но потом я обратил внимание на Эла – он так и стоял в смущении, лишившись кресла, и я сказал:

– Это Эл Саттон, мой старый товарищ по здешней школе.

Он завилял хвостом как пес, он показал ей свою бородавку, он позволил ей заглянуть к нему в ноздри на всю глубину, до самого затылка. Увиденное заметно ее поразило, она отвернулась так быстро, как только могла без невежливости, и уперлась взглядом в меня. Когда только вошла, она восприняла меня спокойно. Теперь ее глаза расширились. В лице нарастали боль и отвращение, и я почувствовал, что моя культя трясется и прыгает, как будто мне кинули на колени живого лосося.

Сердито и оберегающе я опустил на нее обе ладони.

– Иногда она так себя ведет, – сказал я. Хотелось добавить: Видно, узнала тебя.

Все и смотрели, и старались не смотреть. Эллен экстренно, с мольбой просигналила мне бровями. Я конфузился все сильнее, культя билась и дергалась. Ну сделай же что‑нибудь! – говорило лицо бывшей жены. – Ужас!

Наконец я вытащил из бокового кармана кресла газету и кое‑как распластал ее у себя на коленях. Газета шуршала и подскакивала. Я накрыл ее двумя руками, взялся через нее за этот страждущий обрубок кости и мяса и отчасти его придушил. Когда осмелился, оторвал одну руку, вытряс из пузырька в ладонь две таблетки аспирина, кинул их в рот и проглотил без воды. И мигом об этом пожалел. Все смотрели на меня, не упуская ни единого движения, моя компания с заботой, она – сузив глаза, с судорожным интересом. Перед ней был безнадежный случай – человек, сотрясаемый спастическими рефлексами, горстями глотающий таблетки. Они застряли в горле камешками, мне никак не удавалось их проглотить.

И, разумеется, мои две помощницы, видя, что я задохся и что у меня заслезились глаза от этих сухих таблеток, сделали все, чтобы она увидела их заботу обо мне. Ада подняла крышку пенопластового контейнера-термоса, вынула банку пива и принялась было тянуть за алюминиевое кольцо, но я, все еще не способный говорить, остановил ее, замахав руками.

– А, да, – с отвращением проговорила Ада, – я и забыла, что ты завязал.

Шелли была на ногах.

– Стакан воды?

Я протолкнул таблетки за горловую преграду и сказал:

– Сядьте, сядьте, не суетитесь! Смотрите матч.

Мы стали смотреть матч.

Матти Алу занял первую базу после четырех прямых подач. Роберто Клементе при счете 3:1 отбил один из спитболов Гэйлорда Перри к основанию флагштока за второй базой, и Алу обежал все базы. Дождеватель орошал мою лужайку подвижной пульсирующей струей. Все старались не отводить глаз от экрана. У себя под руками я чувствовал, как напрягается и ходит ходуном культя, в ее спазмах физически воплощалась моя паника от прихода Эллен, сулившего недоброе.