Угол покоя

Ее поношенные туфли – она не переобулась даже ради рождественского ужина и рождественских визитов – были уперты в передний бортик двуколки. Руки, державшие вожжи, были пятнистые, как кукурузные лепешки. Вместо шляпы голову прикрывала широкая лента или повязка, из‑под которой выбивались витки ржавой проволоки. Лицо было коричневое, пергаментное. Она казалась Сюзан, стиснувшей зубы от головной боли и отчаянно тосковавшей по дому, чем‑то грубо сработанным в шорной мастерской, чем‑то вроде ее самодельных кукол.

Даже те, кому они только что привезли щедрые рождественские корзины, – и китаец-прачечник, и мелкий фермер с выводком детишек, загорелых в эту нерождественскую погоду, больше похожую на апрельскую, и две семьи рыбаков, – скорее всего, высмеяли миссис Эллиот, когда они уехали. Странный способ дарить подарки, бесцеремонный, обидный. Нате вам, держите. Ни сердечности, ни терпения, чтобы подождать благодарности, пусть даже иронической. Да уж, известная на весь город чудачка. И не предоставила Сюзан возможности спросить, что за совет. Дала его, не успела Сюзан рот открыть.

– Позвольте благоверному вашему цементную затею эту бросить. Пускай лучше такую работу найдет, чтобы сооружать, строить. Вот ведь чего он хочет.

Сюзан ответила не сразу. Они ехали вдоль обветшалой стены католической миссии, которую она рисовала для Томаса Хадсона; на этой стене плетистая роза обвила колючие лезвия опунции – так в старинной балладе красная роза оплела терн. Отворились ворота, и празднично одетые дети высыпали на улицу – яркие бусины с разорванной нити. Две монахини улыбались из‑под арки. Похоронная Процессия тащила двуколку дальше.

– Вы ошибаетесь, миссис Эллиот, – сказала Сюзан приятным, насколько могла, тоном. – Его очень интересует цемент. Иначе бы мы наше будущее с цементом не связывали. Просто времена сейчас плохие, никто не хочет вкладывать деньги, пока не будет полной уверенности. И в любом случае Оливеру решать, продолжать или нет. Я таких решений не принимаю.

– Еще как принимаете.

– Миссис Эллиот, ну что вы!

– Конечно, вы принимаете решения. Вы ему говорите, как ваша жизнь должна идти. Иначе вы бы в Андах были сейчас.

– А вы считаете, нам бы следовало?

Миссис Эллиот засмеялась – точно ворона прокаркала.

– Были бы вместе. Вы же все время говорите, что вместе хотите быть.

– Но не там, где было бы опасно для Олли.

– То‑то и оно, – сказала миссис Эллиот. – Значит, вы приняли это решение. Я вам вот что скажу. Везде опасно. Вы читали, как на днях мальчик с отцом утонули в отлив у Пиджин-Пойнта, когда собирали морские ушки? В этом вот нашем сонном городке умирали дети, которых я знала, – кто щелока глотнул, кто в колодец упал, кто разбился, когда лошадь понесла, кто от скарлатины. Будете мальчика от всего оберегать, может кончиться тем, что его отца от всего отвадите, что он способен делать.

Сюзан велела себе сдерживаться. Женщина на свой эксцентричный манер желала ей добра, и не одна Сюзан ощущала на себе ее потребность командовать. С мужем она обращалась как с наемным работником. Ей не легче было не лезть в чужие дела, чем Олли – не тянуться за погремушкой или за красной ленточкой. Ей не легче было держать свои суждения при себе, чем чайке, которая в этот самый момент над ними планировала, не выругаться на них на птичьем языке за то, что несъедобны. Правильнее всего было бы посмеяться легким смехом и непринужденно отклонить совет. Но она была слишком раздражена, чтобы смеяться, и ей не приходили в голову подходящие легкие слова. Миссис Эллиот, высказавшись, сумрачно везла ее вперед.

Неуютное молчание длилось с минуту; наконец Сюзан сказала:

– Если с цементом не выйдет, он, конечно, опять займется горными работами.

– Ему уже пора ими заняться, – сказала миссис Эллиот. – Он терпеть не может обхаживать богачей и выглядеть аферистом в их глазах.

Сюзан почувствовала, как у нее вспыхнуло лицо.

– Простите меня, миссис Эллиот, но я полагаю, он знает, чтó ему хочется делать, и делает это.

– Я полагаю, он знает, чего вы от него хотите, – сказала миссис Эллиот.

– Он согласен со мной!

– Он убедил себя, что с вами согласен.

– И что же, – спросила Сюзан, раздосадованная не на шутку, – вы предлагаете делать жене в моем положении, раз уж мы затронули эту интересную личную тему?

Миссис Эллиот обратила на нее взгляд своих выцветших голубых, чуть навыкате, глаз, которые слезились от ветра, но смотрели пронизывающе.

– Поезжайте с мужем, куда его позовет работа. Дайте ему почувствовать, что он делает стоящее дело. Возьмите ребенка с собой, пускай хлебнет свою порцию всякой всячины. Это пойдет ему на пользу, и, может быть, у него будет интересная жизнь. И у вас тоже. Не всегда будете жить, как леди, но ничего, вам не повредит. Поможете мужу что‑то собой представлять, и сами будете не абы кем. Нечего ему лезть в эту коммерцию, в это делячество, пусть другие этим занимаются, вроде Эллиота, которые ни на что лучшее не годны.

Невыносимый глаз впивался в Сюзан. Миссис Эллиот потерла его костяшкой пальца, и глаз слегка покраснел, но остался таким же острым.