Уик-энд Остермана

— Я думала, что тебе помогает Джинни.

— Она... испачкала юбку... Смотри, двадцать семь градусов. Джо скажет, что вода слишком теплая.

— Если он еще может говорить.

— Я тебя понял, — с улыбкой произнес Таннер, понимаясь с колен. — Да, Джо не умеет пить.

— Но сегодня он очень старается.

— Лейла, отчего вы прилетели на два дня раньше?

— Берни не рассказывал тебе? — Лейла колебалась. Было ясно, она недовольна тем, что разговор происходит в отсутствие Остермана.

— Нет, он ничего не говорил.

— Он ищет. Устраивает обеды, деловые встречи...

— Что он ищет?

— О, у него все время новые прожекты... ты же знаешь Берни. Ему постоянно нужно что-то свежее. Он никак не может забыть, что «Нью-Йорк таймс» однажды назвала его «интригующим» или «пробуждающимся». Я тогда не запомнила, как именно... К несчастью, с тех пор Берни успел привыкнуть к дорогим удовольствиям.

— И что же?

— Он хочет заключить контракт на телесериал. Ходят слухи, что в редакциях телепрограмм будут больше платить...

— В самом деле? Я что-то не слышал.

— Ты же работаешь в службе информации...

Таннер вынул из кармана пачку сигарет и предложил одну Лейле. Пока она прикуривала, он смотрел в ее напряженное лицо.

— Я уверен, что у Берни все получится. Вы с ним помогли телекомпаниям заработать кучу денег. Думаю, у него не будет особых трудностей. Берни хорошо умеет убеждать.

— Боюсь, что одного этого мало, — покачала головой Лейла. — Если, конечно, не хочешь работать за гроши... нужно иметь огромное влияние, для того чтобы заставить тех, кто платит, изменить свои планы. — Лейла глубоко затянулась, избегая взгляда Таннера.

— И он им обладает?

— Возможно... К мнению Берни прислушиваются больше, чем к мнению любого другого сценариста на побережье. О нем говорят: «Целит в яблочко...» — Лейла улыбнулась. — Это знают даже в Нью-Йорке, можешь мне поверить.

Лейла могла не продолжать, она и так уже все сказала. Она подтвердила его самые худшие опасения, Берни может многое, он способен заставить людей менять свои решения, перекраивать планы. Почему это так? Потому что «Омега» делает Остермана всесильным.

У Джона больше не было сомнений.

— Да, — тихо сказал Таннер. — Разумеется, я тебе верю. Берни пользуется большим влиянием.

Они немного помолчали, затем Лейла резко спросила:

— Ну, ты удовлетворен?

— Что?

— Я спросила: «Удовлетворен ли ты?» Ты допрашивал меня как полицейский. Если хочешь, я представлю список людей, с которыми он встречался, и перечислю места, где это происходило. В том числе парикмахерские, универмаги, гостиницы — я думаю, найдутся люди, которые подтвердят, что мы действительно там были.

— Не понимаю, о чем ты говоришь?

— Ты все прекрасно понимаешь! У нас сегодня странная вечеринка. Словно не было стольких лет дружбы и мы чужие люди, причем сильно не нравимся друг другу.

— Я в этом не виноват. Может быть, вам следует поискать причину в себе?

— Что? — Лейла сделала шаг назад. Таннеру почудилось, что в глазах ее мелькнуло замешательство, но потом он решил, что это всего лишь тонкая игра. — Почему? Что все это значит, Джон?

— А ты сама не можешь мне этого объяснить?

— Господи, так значит, все правда? Ты в самом деле роешь яму Берни?

— С чего ты взяла? Я никому ничего не рою...

— Послушай меня и запомни, Джон! Берни — твой друг. Он жизнь готов за тебя отдать! Ты знаешь об этом?

Лейла Остерман бросила сигарету на землю и быстро зашагала прочь.

* * *

Когда Таннер собрался отнести термометр на место, из дома вышли Элис с Берни Остерманом. Сначала Джон подумал, что Лейла успела все рассказать им, но быстро понял, что ошибся. Его жена и Берни просто хотели узнать, нет ли в доме еще бутылок с содовой и сообщить ему, что все надевают купальные костюмы.

В проеме кухонной двери стоял Тримейн со стаканом в руке и наблюдал за ними. Он выглядел озабоченным.

Таннер прошел в гараж и положил термометр на полку в углу. Входная дверь отворилась, и показался Тримейн.

— Можно тебя на минутку, Джон?

— Конечно.

Тримейн притворил дверь и осторожно прошел мимо «триумфа».

— Никогда не видел тебя за рулем этой штуковины.

— Я ее не люблю. Влезать и вылезать из нее — сплошное мучение.

— Да, ты крупный парень.

— По сравнению с этой машиной — да.

— Я... я хотел извиниться за ту чепуху, что нес сегодня в гостиной. К тебе у меня, разумеется, нет никаких претензий... несколько недель назад меня крепко наколол один шустрый репортер из «Уолл-стрит джорнал». Представляешь? «Уолл-стрит джорнал»! Нашей фирме пришлось закрыть дело.

— Свободная пресса и независимый суд. Извечная проблема... не волнуйся, я не принял твои слова на свой счет.

Тримейн облокотился на капот «триумфа». Слегка понизив голос, он продолжал:

— Пару часов назад, когда мы говорили о том, что случилось здесь в среду, Берни спросил тебя, не занимаешься ли ты сейчас чем-нибудь типа Сан-Диего. Я мало знаю об этой истории, но не секрет, что на нее и сейчас частенько ссылаются в прессе...

— Ее роль сильно преувеличена. Была серия репортажей из района порта. Никакой сенсации.

— Не скромничай.