Читаем Уильям Шекспир — образы чести и благородства полностью

(Pequigney, Joseph. «Such Is My Love: A Study of Shakespeare's Sonnets». Chicago: University of Chicago, 1985. Print, p. 8. ISBN 9780226655642).


Далее Шекспир приводит образ свечи, сгорая пожирает саму себя: «Самодостаточно его питаешь подачей твоего пламени огня», что вполне могло быть связано с обжорством тринадцатой строки.

(Vendler, Helen. «The Art of Shakespeare's Sonnets». Cambridge, Massachusetts: Belknap of Harvard UP, 1997. Print, p. 46. ISBN 9780674637122).


В последних двух строках второго четверостишия: «Создавший голод там, где изобилие лежит (простором) / Себе сам враг, чересчур жестокий для своего сладкого я», Шекспир использовал контрастные образы «голода» и «изобилия», а затем «милого я» и «жестокого», чтобы описать эгоизм молодого человека.


Третье четверостишие:


«Ты, будто мастерство ныне, узор свежий мира (появясь) / И лишь, герольд огласивший приход аляпистой весны», могло означать, что у молодого человека был потенциал придворного герольда, как в пьесе Шекспира «Ричард II» («Richard II», Act V, Scene II, lines 46—47), когда мать спрашивает своего сына с тем же пониманием: «Где теперь фиалки / Которые устилали только что весны пришедшей зелёную лужайку?». Слово «аляпистый» предполагает богатство юноши, отнюдь не современное значение «гламурного избытка». Слово «единственный» означает «высший», поскольку оно также используется в посвящении Quarto («единственному зачинателю»).

«Содержимое собственного твоего бутона внутри cхорони», предполагает, что юноша держит свою красоту и жизнь при себе вместо того, чтобы позволить миру увидеть её в цвету. Оборот речи «own bud buriest» наводит на мысль о том, что юноша сам роет себе могилу.

Согласно мнению, критика Филипа Дж. Т. Мартина (Philip J.T. Martin), в этой строке «содержимое» означает «всё, что он в себе содержит», что, конечно, включает в себя способность зачинать детей, и в то же время означает его «самодостаточность», сейчас и особенно в будущем, и удовлетворение, которое он мог бы дать другим».

(Martin, Philip J. T. «Shakespeare's Sonnets; Self, Love and Art». New York City, NY: Cambridge University Press, 1972. Print, p. 20).


В следующей строке: «И ласковый парнишка, разбрасывай из него скупясь», повествующий использует парадокс ласковый парнишка, который расточает в скупости, как начало поворотного момента для сонета».

(Bennett, Kenneth C. «Threading Shakespeare's Sonnets». Lake Forest, IL: Lake Forest College, 2007. Print, p. 22).


Хелен Вендлер сочла, что третье четверостишие использовалось повествующим, как «пауза и удивление с восхищением» юношей.

(Vendler, Helen. «The Art of Shakespeare's Sonnets». Cambridge, Massachusetts: Harvard University Press, 1997. Print, p. 51).


Критик Филип Мартин описал третье четверостишие, как «тон самолюбования, каким поэт видит его в юности», и это «не только похвала, но и не только порицание; не одно, а затем другое; но и то и другое сразу».

(Martin, Philip J. T. «Shakespeare's Sonnets; Self, Love and Art». New York City, NY: Cambridge University Press, 1972. Print, p. 20).


Заключительное двустишие:


Шекспир противопоставляет намёки на голод во втором четверостишии намёку на обжорство, говоря, что молодой человек «съедает все, что причитается миру, если ему суждено умереть без потомства. Ритмическая структура двустишия (особенно «клянусь могилой и тобой») предполагает «непревзойдённую» способность Шекспира имитировать разговорную речь, чтобы сонет звучал личным и разговорным, а не назидательным», и что при первом чтении можно получить возможность лучше усвоить послание автора. в отличие от тщательного контекстуального чтения».

(«The Sonnet 1. Shakespeare's Sonnets: With Three Hundred Years of Commentary». Ed. Carl D. Atkins. Cranbury, NJ: Rosemont and Printing, 2007. Print, pp. 31—32).


(Примечание: для ознакомления читателем любезно предоставляю критические дискуссии и заметки сонета 1, которые могут вызвать интерес у некоторых исследователей. Текст оригинала по этическим соображениям при переводе максимально сохранен, и автор эссе не несёт ответственности за грамматику, стилистику и пунктуацию представленного ниже архивного материала).



Критические дискуссии и заметки о сонете 1.


Критик Боаден (Boaden) выразил своё мнение: «У меня часто возникало искушение рассмотреть (сонеты 1-19) и многие другие части сборника как части замысла трактовать тему Адониса в форме сонета. Сходство между этими вступительными сонетами и V. & A. было отмечено многими комментаторами, совсем недавно судьёй Эвансом, Sat. Преподобный, 26 декабря 1914 года». Ср.! особенно строки 163—174.

Критик Исаак (Isaac) предложил ссылку: Cf.! Daniel's «Delia», lines 34—35.


Изучив приведённые здесь параллели, критик Айзек пришёл к выводу, что из-за столь же поразительных совпадений с V. & A. и некоторыми ранними пьесами Sh., вероятно, был первым, кто развил эту идею. (Jahrb., 17:177—181).

Перейти на страницу:

Похожие книги

Дело о Синей Бороде, или Истории людей, ставших знаменитыми персонажами
Дело о Синей Бороде, или Истории людей, ставших знаменитыми персонажами

Барон Жиль де Ре, маршал Франции и алхимик, послуживший прототипом Синей Бороды, вошел в историю как едва ли не самый знаменитый садист, половой извращенец и серийный убийца. Но не сгустила ли краски народная молва, а вслед за ней и сказочник Шарль Перро — был ли барон столь порочен на самом деле? А Мазепа? Не пушкинский персонаж, а реальный гетман Украины — кто он был, предатель или герой? И что общего между красавицей черкешенкой Сатаней, ставшей женой русского дворянина Нечволодова, и лермонтовской Бэлой? И кто такая Евлалия Кадмина, чья судьба отразилась в героинях Тургенева, Куприна, Лескова и ряда других менее известных авторов? И были ли конкретные, а не собирательные прототипы у героев Фенимора Купера, Джорджа Оруэлла и Варлама Шаламова?Об этом и о многом другом рассказывает в своей в высшей степени занимательной книге писатель, автор газеты «Совершенно секретно» Сергей Макеев.

Сергей Львович Макеев

Биографии и Мемуары / История / Литературоведение / Образование и наука / Документальное
Крылатые слова
Крылатые слова

Аннотация 1909 года — Санкт-Петербург, 1909 год. Типо-литография Книгоиздательского Т-ва "Просвещение"."Крылатые слова" выдающегося русского этнографа и писателя Сергея Васильевича Максимова (1831–1901) — удивительный труд, соединяющий лучшие начала отечественной культуры и литературы. Читатель найдет в книге более ста ярко написанных очерков, рассказывающих об истории происхождения общеупотребительных в нашей речи образных выражений, среди которых такие, как "точить лясы", "семь пятниц", "подкузьмить и объегорить", «печки-лавочки», "дым коромыслом"… Эта редкая книга окажется полезной не только словесникам, студентам, ученикам. Ее с увлечением будет читать любой говорящий на русском языке человек.Аннотация 1996 года — Русский купец, Братья славяне, 1996 г.Эта книга была и остается первым и наиболее интересным фразеологическим словарем. Только такой непревзойденный знаток народного быта, как этнограф и писатель Сергей Васильевия Максимов, мог создать сей неподражаемый труд, высоко оцененный его современниками (впервые книга "Крылатые слова" вышла в конце XIX в.) и теми немногими, которым посчастливилось видеть редчайшие переиздания советского времени. Мы с особым удовольствием исправляем эту ошибку и предоставляем читателю возможность познакомиться с оригинальным творением одного из самых замечательных писателей и ученых земли русской.Аннотация 2009 года — Азбука-классика, Авалонъ, 2009 г.Крылатые слова С.В.Максимова — редкая книга, которую берут в руки не на время, которая должна быть в библиотеке каждого, кому хоть сколько интересен родной язык, а любители русской словесности ставят ее на полку рядом с "Толковым словарем" В.И.Даля. Известный этнограф и знаток русского фольклора, историк и писатель, Максимов не просто объясняет, он переживает за каждое русское слово и образное выражение, считая нужным все, что есть в языке, включая пустобайки и нелепицы. Он вплетает в свой рассказ народные притчи, поверья, байки и сказки — собранные им лично вблизи и вдали, вплоть до у черта на куличках, в тех местах и краях, где бьют баклуши и гнут дуги, где попадают в просак, где куры не поют, где бьют в доску, вспоминая Москву…

Сергей Васильевич Максимов

Культурология / Литературоведение / Прочая старинная литература / Образование и наука / Древние книги / Публицистика