Читаем Уильям Шекспир — образы чести и благородства полностью

Потому что я не хотел бы видеть твои жестокие ногти

Сорви прочь его бедные старые глаза; а не твоя свирепая сестра

В его миропомазанную плоть вонзятся клыки медведя.

Море с подобным штормом, как этот с его непокрытой головой

В аду чёрной ночи перетерпел, поддерживаясь на ногах,

И погаси костры, затухающие:

Все ещё, бедное старое сердце, молил он небеса о дожде.

Если б волки выли у твоих ворот в то суровое время,

Ты должен был сказать: «Добрый привратник, поверни ключ».

На все остальные жестокости согласившись: но я вижу

Крылатое возмездие настигнет таких детей (божьих).


КОРНУОЛЛ


Не увидишь ты этого никогда. Парни, подержите стул.

На эти твои глаза я поставлю свою ногу.


ГЛОСТЕР


Он тот, кто думал до старости дожить,

Помогите мне! О жестокие! О вы, боги!


Уильям Шекспир «Король Лир» Акт 3, сцена 7.

(Литературный перевод Свами Ранинанда 02.05.2022).


Запоминающаяся фраза пьесы, является прямой ссылкой на библейский сюжет привратника в Рай апостола Петра: «Thou shouldst have said: «Good porter, turn the key», «Ты должен был сказать: «Добрый привратник, поверни ключ». Что очередной раз показывает читателю, что Шекспир, являясь набожным человеком, использовал прямые ссылки на тексты Евангеле, и при помощи литературного приёма «аллюзия» в своих произведениях формировал литературные образы некоторых пьес.

«Кричащая острота драматизма библейских сюжетов нашла своё достойное место в пьесах Уильяма Шекспира, придав им необычайно яркую образную неповторимую выразительность» (ремарка автора эссе).


Характерно, но строки 5-6, должны следовать в прочтении за строками 7-8, так как входят в одно предложения и связаны историческим контекстом, в следующих последовательно друг за другом событий в истории, повлиявших на судьбы Англии.


«Incertainties now crown themselves assur'd

And peace proclaims olives of endless age» (107, 7-8).


«Итак, неопределённости увенчались сами по себе — завереньем

И мир провозгласил оливы к безмятежным временам пребыл» (107, 7-8).


Строки 5-6 и 7-8, с полным правом можно назвать судьбоносными, ибо их контекст содержит в подстрочнике благоприятно сложившиеся условия для реализации событий судьбоносного характера: «Итак, неопределённости увенчались сами по себе — завереньем и мир провозгласил оливы к безмятежным временам пребыл».


Поэт Майкл Дрейтон несколько позднее, как бы подражая Шекспиру написал: «We and the Dutch at length ourselves to sever: Thus the world doth and evermore shall reel / Мы и голландцы в конце концов сами (узел) разорвали: итак, мир наступил и вращаться будет вечно», в поэме «Идея», 51 (9-10).


На фоне этих событий Шекспир был обескуражен трагическими последствиями мятежа Эссекса, приведшими не только к казни Эссекса, а также к состоянию томительного ожидания казни Саутгемптона. Они оба были для Шекспира близкими друзьями, содержание сонета 107 показывает психологическое состояние автора на время написания. Хочу отметить, что Саутгемптон был любимцем у многих поэтов и драматургов в литературных кругах Лондона, не только за активную деятельность мецената.

Поэт Майкл Дрейтон, описал те же события в поэме «Идея», 51 (1-14), но охватил промежуток времени более продолжительный, чем у Шекспира в сонете 107:


— Confer!

________________

© Swami Runinanda

© Свами Ранинанда

________________


Original text by Michael Drayton «Idea», LI (line 1-14), Poems

(W. Stansby for J. Swethwicke, 1619).

STC 7222. Facs. edh.: Scolar Press, 1969. PR 2255 A1 1619A


Calling to mind since first my love begun,

Th' incertain times oft varying in their course,

How things still unexpectedly have run,

As t' please the fates by their resistless force:

Lastly, mine eyes amazedly have seen

Essex' great fall, Tyrone his peace to gain,

The quiet end of that long-living Queen,

This King's fair entrance, and our peace with Spain,

We and the Dutch at length ourselves to sever:

Thus the world doth and evermore shall reel.

Yet to my goddess am I constant ever,

Howe'er blind fortune turn her giddy wheel:

Though heaven and earth prove both to me untrue,

Yet am I still inviolate to you.


Michael Drayton «Idea», LI (line 1-14).


С тех пор вспоминаю, как началась моя первая любовь,

Эти времена неопределённостей, меняющихся в своём курсе,

Как ещё неожиданно сложилось (неужели),

Делая в угоду судьбам радуя их непреодолимой силой (вновь):

Наконец, мои глаза в изумлении узрели

Эссекса великое паденье, чтоб Тайрону его покой обрести!

Кончину спокойную долгоживущей этой Королевы,

Такое Короля прекрасное вхожденье, и наш мир с Испанией!

Мы и голландцы в конце концов сами (узел) разорвали:

Итак, мир наступил и вращаться будет вечно.

И всё же для моей богини Я неизменный навсегда,

Однако, незрячая фортуна крутит её головокружительное колесо:

Сквозь небо и землю, доказывая мне их заблужденья,

До сих пор, для Вас всё ещё неприкосновенный — Я.


Майкл Дрейтон «Идея», 51, 1-14.

(Литературный перевод Свами Ранинанда 05.06.2022).


(Примечание от автора эссе: пояснение хронологических событий, описанных в строках Майкла Дрейтона:

1-я строка. По всей вероятности, была написана в начале 1605 года.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Дело о Синей Бороде, или Истории людей, ставших знаменитыми персонажами
Дело о Синей Бороде, или Истории людей, ставших знаменитыми персонажами

Барон Жиль де Ре, маршал Франции и алхимик, послуживший прототипом Синей Бороды, вошел в историю как едва ли не самый знаменитый садист, половой извращенец и серийный убийца. Но не сгустила ли краски народная молва, а вслед за ней и сказочник Шарль Перро — был ли барон столь порочен на самом деле? А Мазепа? Не пушкинский персонаж, а реальный гетман Украины — кто он был, предатель или герой? И что общего между красавицей черкешенкой Сатаней, ставшей женой русского дворянина Нечволодова, и лермонтовской Бэлой? И кто такая Евлалия Кадмина, чья судьба отразилась в героинях Тургенева, Куприна, Лескова и ряда других менее известных авторов? И были ли конкретные, а не собирательные прототипы у героев Фенимора Купера, Джорджа Оруэлла и Варлама Шаламова?Об этом и о многом другом рассказывает в своей в высшей степени занимательной книге писатель, автор газеты «Совершенно секретно» Сергей Макеев.

Сергей Львович Макеев

Биографии и Мемуары / История / Литературоведение / Образование и наука / Документальное
Крылатые слова
Крылатые слова

Аннотация 1909 года — Санкт-Петербург, 1909 год. Типо-литография Книгоиздательского Т-ва "Просвещение"."Крылатые слова" выдающегося русского этнографа и писателя Сергея Васильевича Максимова (1831–1901) — удивительный труд, соединяющий лучшие начала отечественной культуры и литературы. Читатель найдет в книге более ста ярко написанных очерков, рассказывающих об истории происхождения общеупотребительных в нашей речи образных выражений, среди которых такие, как "точить лясы", "семь пятниц", "подкузьмить и объегорить", «печки-лавочки», "дым коромыслом"… Эта редкая книга окажется полезной не только словесникам, студентам, ученикам. Ее с увлечением будет читать любой говорящий на русском языке человек.Аннотация 1996 года — Русский купец, Братья славяне, 1996 г.Эта книга была и остается первым и наиболее интересным фразеологическим словарем. Только такой непревзойденный знаток народного быта, как этнограф и писатель Сергей Васильевия Максимов, мог создать сей неподражаемый труд, высоко оцененный его современниками (впервые книга "Крылатые слова" вышла в конце XIX в.) и теми немногими, которым посчастливилось видеть редчайшие переиздания советского времени. Мы с особым удовольствием исправляем эту ошибку и предоставляем читателю возможность познакомиться с оригинальным творением одного из самых замечательных писателей и ученых земли русской.Аннотация 2009 года — Азбука-классика, Авалонъ, 2009 г.Крылатые слова С.В.Максимова — редкая книга, которую берут в руки не на время, которая должна быть в библиотеке каждого, кому хоть сколько интересен родной язык, а любители русской словесности ставят ее на полку рядом с "Толковым словарем" В.И.Даля. Известный этнограф и знаток русского фольклора, историк и писатель, Максимов не просто объясняет, он переживает за каждое русское слово и образное выражение, считая нужным все, что есть в языке, включая пустобайки и нелепицы. Он вплетает в свой рассказ народные притчи, поверья, байки и сказки — собранные им лично вблизи и вдали, вплоть до у черта на куличках, в тех местах и краях, где бьют баклуши и гнут дуги, где попадают в просак, где куры не поют, где бьют в доску, вспоминая Москву…

Сергей Васильевич Максимов

Культурология / Литературоведение / Прочая старинная литература / Образование и наука / Древние книги / Публицистика