В строках 7-8, повествующий продолжил и расширил тему, где наполнил её ироническими тональностями, подчёркнуто показав нелицеприятный облик мифологического бога Солнца.
«And from the forlorn world his visage hide,
Stealing unseen to west with this disgrace» (33, 7-8).
«И от несчастного мира, скрывающий свой облик (следом),
Кражей невидимо на запад от немилости этой» (33, 7-8).
Стоит отметить, что поэт образ «the forlorn world», «несчастного мира» отожествил в строках 7-8, метафорически охарактеризовал, как «this disgrace», «этой немилостью». Образ «персонализированного» Солнца, согласно его действиям, автор охарактеризовал, как вора, который «скрывающий свой облик», и «кражей невидимо на запад».
Конечная цезура строки 7, мной была заполнена наречием в скобках «следом», которое одновременно решило проблему рифмы строки.
Риторическая модель сонета 33, согласно замыслу автора, была построена на сравнительной аллегории образа бога Солнца строк 1-8 в сопоставлении с образом «Солнечного» юноши строк 9-14. Впрочем, тема сонета 33 получила достойное продолжение и развитие в последующих сонетах 34 и 35, чем поэт подвёл черту относительно закончившейся «sensual fault», «чувственной вины» юноши в сонете 36.
Краткая справка.
Аллегория — литературный приём, выражающий художественное представление какой-либо идеи или понятия посредством конкретного художественного образа или диалога.
Сравнительная аллегория — автологический литературный приём эзопова языка; тип тропа, в котором происходит уподобление одного предмета или явления другому по каким-либо общим, свойственным для них признакам. Цель сравнения — выявить в объекте сравнения новые, важные, преимущественные для субъекта при непосредственном выделении в сравниваемых объектах объединяющих их каких-либо свойств.
В строках 9-12 третьего четверостишия, повествующий бард перешёл к описанию «солнечного» юноши в сравнительно метафоре, сопоставив его появление в творческой жизни поэта с утренним рассветом в начале паломничества по небосводу бога Солнца.
Вне всякого сомнения, третье четверостишие риторически построенное в прошедшем времени является апофеозом выражения чувств поэта и одновременно разочарование потери «солнечного» юноши, по-видимому, с одним из примерно таким, который был описан в сонете 112 «vulgar scandal», «вульгарным скандалом».
«Even so my Sunne one early morn did shine
With all-triumphant splendor on my brow,
But out, alack! he was but one hour mine,
The region cloud hath mask'd him from me now» (33, 9-12).
«Ровно также, как мой Солнечный одним ранним утром засиял
С всепобеждающим блеском на моём челе (одухотворял);
Но прочь, увы! Он был моим, но только на один час (оставался),
Омрачающая округа от меня припрятала теперь его» (33, 9-12).
В строках 9-10, повествующий выразил нескрываемое восхищение «солнечным» юношей: «Ровно также, как мой Солнечный одним ранним утром засиял с всепобеждающим блеском на моём челе (одухотворял)». Мной была заполнена конечная цезура строки 10 глаголом в скобках «одухотворял», который удачно вписался в «открытую» шекспировскую строку, где глагол решил проблему рифмы строки.
В строках 11-12 разочарование поэта не знает предела, ибо он откровенно признался, что потерял не только близкого друга в лице юноши, но и верификатора, а также драматического эксперта. Прослужившего ему Музой, лишь только на короткий период написания двух-трёх первых пьес: «Но прочь, увы! Он был моим, но только на один час (оставался), омрачающая округа от меня припрятала теперь его».
В строке 11 мной была заполнена конечная цезура свободной шекспировской строки глаголом в скобках «оставался», который решил проблему рифмы строки.
Сам по себе оборот речи «my Sunne», «мой Солнечный» красноречиво говорит о близких и доверительных отношениях поэта к «молодому человек», адресату сонета. Но характерное обращение от второго лица отличает сонет 33 от последующих сонетов 34, 35 и 36, таким образом повествующий выделил их, обращаясь к юноше от первого лица, это — во-первых.
Во-вторых, подстрочник строки 12 сонета 33: «Омрачающая округа от меня припрятала теперь его», был абсолютно неверно интерпретирован критиками от академической науки, таким образом, ещё раз «Шекспировский вопрос» был загнан в окончательный тупик.
В-третьих, как обнаружилось в ходе исследования очевидными связующими звеньями между сонетами 33-36 для расшифровки подстрочника, согласно замыслу, были заложенные автором ключевые образы и слова-символа оригинального текста Quarto 1690 года, начинающихся с «заглавных букв» или курсивом.
Дело в том, именно, строка 12 сонета 33 затрагивала причину возникновения «sensual fault», «чувственной вины» юноши, в полной мере раскрывающего подстрочник последующих сонетов 34-35. Не вызывает сомнений, что подстрочник всей группы сонетов 33-35, был скрыт поэтом при помощи иносказаний, слов-символов и эзопова языка совершенно не случайно, так как речь шла о высокопоставленных особах при дворе.