Uilyams Diokletian-Restavrator-Rimskoy-imperii.633425 - Неизвестный

Не было политического средства, чтобы не позволить императору отдавать приказы о тайных убийствах или проводить собственные тайные заседания по делам об измене. Но поскольку правосудие в основе своей требовало убежденности народа в подобающих критериях доказанности, подобные меры неизбежно считались позорным нарушением закона, Разумеется, император мог игнорировать общественное мнение и на короткое время оставаться безнаказанным. Но в понятие общественного мнения входило мнение его собственного образованного бюрократического аппарата, который нужен был для управления страной. Если терпение чиновников заканчивалось, они с большей готовностью поддерживали мятежника, если таковой появлялся на горизонте. В этом и кроется смысл парадоксального описания монархии как автократии, закаленной законным правом революции. В отличие от средневековых царств, где принадлежность к королевской семье была важнейшим требованием для законного наследования престола, Рим и Византия никогда полностью не расставались с традицией военных «выборов», несмотря на попытки Диоклетиана ослабить их. Ни один император не мог позволить себе пребывать в благодушном умиротворении, надеясь на божественное право наследования. Если та или иная часть армии возвышала собственного кандидата и он побеждал императора, то автоматически сам становился императором де-факто и де-юре, и гражданское чиновничество с чистой совестью переносило свою лояльность на него.

Не было разделения основных линий власти, ни обязательства императора прислушиваться к желаниям любого учрежденного органа, ни законного мирного способа противоречить его воле. Так было очень долго. Диоклетиан узаконил абсолютизм, открыто сделав императора единственным источником политической власти и отбросив последнее притворство в том, что дело обстоит не таким образом. Ни одна из официальных процедур даже не намекала на то, что мнением сената интересовались в каких-либо делах; как говорит Гиббон, Диоклетиан нанес сенату смертельную рану, проигнорировав его.¹⁴ С большей демонстративностью он положил конец установленной Августом традиции «партнерства», которая на практике уже давно означала лишь то, что высшие посты в правительстве сохранялись за сенаторским сословием. Это не уничтожило сословие как таковое, но существенно изменило социальный состав правительства и навеки похоронило старинные civilitas, «особое родство» между императором и сентиментальными сенаторскими традициями республики.

Для нас естественное течение прогресса в современной Европе начиная с XVII века двигалось от абсолютной монархии до консти-|уционного плюрализма и представительного правительства. С тех нор, как Рим стал мировой империей, этот процесс шел в обратном направлении, от узкой выборной сенаторской олигархии и бурной демагогии города-государства до неограниченной монархии, являвшейся । редоточием всей настоящей власти. «Свобода», за которую боролся I >рут, была в значительной степени привилегией группки сенаторов жсплуатировать провинции. Напротив, для миллионов жителей про-пннции освобождение принесла именно империя Августа, планомерно расширявшая рамки гражданства и равенства провинциалов с италийцами. Заключительный этап, новый абсолютизм, был таков: император Польше не притворялся, даже в самой незначительной степени, что является primus inter pares (первым среди равных) среди любой широкой правящей группы — ни среди старой сенаторской аристократии, ни среди новой военной верхушки. Он занимал позицию полноправного монарха и стоял выше всех своих подданных. Спустя три века последние крупицы традиционного неприятия монархии были отвергнуты.