Uilyams Diokletian-Restavrator-Rimskoy-imperii.633425 - Неизвестный

Однако возвращение традиционного язычества сопровождалось явлениями нового порядка. По мере расцвета празднеств и замещения вакантных жреческих должностей при щедрой поддержке императоров । последние начинали понимать, к великому своему смущению, насколько возросло за темные годы кризиса влияние христианства — особенно в восточной части империи. При падении жизнеспособности "более древних гражданских культов мистическим религиям лучше удавалось удерживать своих приверженцев; но ни одна из них не достигла таких успехов, как христианство. Теперь почти в каждом восточном городе при поддержке все более обеспеченных общин существовали христианские церкви, епископы которых держали связь друг с другом и регулярно съезжались на советы. Хуже того, эта секта привлекала все большее число образованных и влиятельных граждан и открыто похвалялась тем, что среди ее сторонников есть юристы, солдаты, магистраты и даже высшие чиновники государства. Новая христианская церковь стояла прямо напротив дворца Диоклетиана в Никомедии; среди учителей и писателей столицы были христиане, которые в открытую нападали на богов Рима и призывали отречься от них. Многие язычники считали, что следует объединиться против этой растущей угрозы. Со времени перемирия Галлиена, заключенного 40 лет тому нл.зад, в империи не было недостатка в антихристианской пропаганде, ио она ограничивалась словесной борьбой, самым значительным н алом которой стали 15 книг Порфирия «Против христиан», исчерпы-нающий сборник аргументов, свидетельствующих о глубоком знании христианства и Библии. Порфирия заботили не только истинность или ложность христианства, но и, главным образом, угроза революции, которую оно представляло для традиционной культуры. Поддерживая языческий политеизм с позиций философии, он намеренно пытался создать ощущение единства среди «эллинистов», то есть тех, кто принимал традиционное мировоззрение, взаимную совместимость культов и все гражданские добродетели римского общества — единства, в которое не входили и которому были противопоставлены христиане. В следующем поколении тетрархии и возрождения ее религии это движение набирало обороты — ценой интеллектуальной ясности. Ямвлих не обладал ни темпераментом, ни философической способностью ограничивать свои усилия трезвыми убеждениями. Будучи во многих смыслах языческим двойником ревностных отцов церкви, он подчеркивал необходимость организации традиционной религии в структуру, аналогичную структуре христианства, и борьбы с христианством за души необразованных жителей империи. Объединенный эллинизм должен был стать воинствующим и более строгим в отношении смежных культов, а это означало размывание четких различий между философскими школами, которые были недоступны пониманию рядового гражданина. В руках Ямвлиха «философия» стала единым понятием для всех направлений мысли: учения Платона, Аристотеля, Демокрита были поданы в полном беспорядке, вперемешку с откровениями Гермеса Трисмегиста, гностиков и халдейских астрологов. Учителя «неоплатонизма» стали иерофантами, которые посвящали своих последователей в таинства учений. Целью всего этого было создание однородной религиозной общины, охватывающей все таинства, объединяющей весь запас знаний, откровений, способов спасения и прочих духовных выгод.²

Каковы бы ни были источники вдохновения для прежних мыслителей, в этой вселенской языческой кампании явственно просматриваются следы спешной подготовки перед лицом всеобщей угрозы, вплоть до попытки скопировать приемы врага, которые доказали свою эффективность. Конечно, непросто оценить влияние этого движения, зная о его провале, а большинство его памятников, таких как книги Порфирия, были последовательно уничтожены религией-победительницей, потомками которой мы все являемся. Однако трудно не заметить значительное искажение сути этого движения. Чтобы сохранить язычество и «эллинизм», им

приходилось придавать формы, совершенно им несвойственные: из язычества делали организованную, единую политеистическую церковь, где все уникальные различия подавлялись и стирались, традиции и ри туалы смешивались без всякого разбора; новое язычество обращалось с единым посланием ко всем слоям общества. (Вообразите современный экуменизм, пытающийся слить воедино Высокую Церковь англиканства и теннессийских пятидесятников, укротителей Змея.) Черты стандартизации были столь же свойственны для христианской церкви, сколь нетипичны для ее предшественников, а поскольку битва между двумя религиями шла за умы и души, казалось весьма маловероятным, чтобы приобретение язычеством этих новых черт вернуло ему сторонников.