Uilyams Diokletian-Restavrator-Rimskoy-imperii.633425 - Неизвестный

Можно задаться вопросом: а что же думал обо всем этом Диоклетиан-человек, режиссер действа? Он был не только хитроумен и практичен, но и глубоко религиозен, и считал, что он и его соратники были избраны для власти богами. Как основатели нового порядка и восстановители божественного покровительства, они и их наследники возложили на свои плечи большую ношу и за это могли требовать больших почестей. Все принятые им меры и были необходимы и тщательно рассчитаны, но, как свидетельствует Гиббон, мы, чьи политические взгляды коренятся в воззрениях Запада, не можем восхищаться деяниями Диоклетиана в сравнении с тем, что было прежде. При всей его искусной политике нельзя не прийти к мысли, что необходимость установить дистанцию между собой и солдатами была для Диоклетиана так уж неприятна. В нем видны определенная отчужденность и чувствительная гордость, которые проявляются в его нежелании подвергать риску свой престиж; они проглядывают в наблюдении Лактанция, гласящем, что Диоклетиан «всегда хотел выглядеть хитрым и сведущим».²⁶ Можно подумать, что его хрупкое чувство собственного достоинства не способно было вынести, чтобы кто-нибудь увидел провал его задумки. Невозможно представить, чтобы Диоклетиан публично сделал неверный шаг и тут же с легкостью отмахнулся бы от ошибки. Сравните его с правившим позднее императором Юлианом, который находил всю эту церемониальность чересчур подавляющей и намеренно ввел в обращение большую свободу, свойственную Марку Аврелию: самые ошибки Юлиана, куда более человечного и обаятельного императора, проистекают из его доброго открытого нрава. Он, увы, неверно оценил свою эпоху, и его намерение вернуться к традициям прежнего Рима привело к такому же катастрофическому провалу, как и попытка возвращения к язычеству. Подданные Юлиана расценили его нежелание полностью использовать деспотическую власть, которой они теперь ждали от государя, как проявление слабости и незрелости.

ГЛАВА 9

ФИНАНСЫ, НАЛОГИ, ИНФЛЯЦИЯ

ПОСКОЛЬКУ БАНКИРОВ ПУБЛИЧНО ОБВИНЯЮТ В ТОМ, ЧТО ОНИ ЗАКРЫВАЮТ МЕНЯЛЬНЫЕ ЛАВКИ, ОТКАЗЫВАЯСЬ ПРИНИМАТЬ БОЖЕСТВЕННЫЕ МОНЕТЫ ИМПЕРАТОРОВ,

СТАЛО НЕОБХОДИМО ВЫПУСТИТЬ ЭТОТ УКАЗ, ВЕЛЯ ИМ ОТКРЫТЬ ЛАВКИ

И ВНОВЬ ПРИНИМАТЬ ВСЕ МОНЕТЫ, ЗА ИСКЛЮЧЕНИЕМ ДЕЙСТВИТЕЛЬНО ПОДДЕЛЬНЫХ И ФАЛЬШИВЫХ...

Приказ египетского стратега, 260 г.

В стране, которая на протяжении многих поколений привыкла к установленным ценам, сборам и налогам, неконтролируемая денежная инфляция становится весьма тяжким испытанием как для налогоплательщиков, так и (в не меньшей степени) для правительства. Инфляция не только приводит к разорению — она бьет по общему ощущению стабильности, по конкретным ожиданиям людей. Когда жалованье или ссуда теряют половину своей ценности, сбережения испаряются и цены следующего года становятся абсолютно непредсказуемыми, при этом начинают распадаться все социальные связи и нормы, в ход идут более простые, стайные инстинкты. Неуверенность в будущем смешивается с потерей понимания происходящего, путаницей в причинах и следствиях. Значительная часть инфляции III века происходила вовсе не от постыдных попыток откупиться от угрожающих границе варваров или наглой солдатни, как думали некоторые современники. Куда большую роль здесь играли стремительно растущие расходы на войну («мать налогов») и уменьшение площади культивируемых земель — но не только: они были связаны с особенностями системы налогообложения, необычайно неподатливой и слабой для столь обширной империи.¹