Уинстон Черчилль

Завершив окружение германских войск под Сталинградом, командиры советских танковых бригад трижды расцеловались. Недалеко лежал поселок Советский и деревня Мариновка. Мост в Нижне-Чирской и временный мост у Акимовской видели толпы голодных и почерневших людей, которые несколько суток знали только одно: их поражение подорвет замысел, от которого будут зависеть не только они сами, но и мы, их незадачливые потомки. По обе стороны реки, давшей название бессмертному роману, в глубоком снегу незнакомые друг другу солдаты открыто плакали, смеялись, плясали, бесконечно обнимались, суетились, кричали, рыдали и сияли чистой радостью люди в белых маскхалатах – не сентиментальные неженки, а закаленные солдаты, видевшие смерть в упор.

Нужно сказать, что Черчилль достаточно быстро оценил эффект сталинградской битвы на общий ход войны. В ноябре 1942 г. он писал: “Мне кажется уже невозможным, чтобы Гитлер мог перевести какие-либо силы с Востока на Запад. Битва на русском фронте в значительной мере изменила мировую ситуацию”.

Глава германской дипломатии Риббентроп стал ощущать шаткость положения Германии в мире с высадкой западных союзников в Северной Африке. В день высадки он спешно присоединяется к поезду, везущему Гитлера на ежегодную встречу участников «пивного путча» 1923 года. На этот раз Риббентроп умоляет Гитлера позволить ему начать пробные подходы к советским дипломатам в Стокгольме, чего очевидным образом нельзя сделать без обещаний широких уступок на Восточном фронте. Гитлер резко отвел эту идею – но аргумент был особенный: мир не просят в момент слабости. Какое-то время Гитлер, видимо, обдумывал эту идею и пришел окончательному выводу, который огласил перед пивными камарадами. «Отныне и в будущем мы не будем выдвигать предложений о мире». Западные союзники оценили неисправимость нацизма. Через три месяца выдвинет Черчилль в марокканской Касабланке в присутствии президента США выдвинет правило «безоговорочной капитуляции». Борьба принимает максимально ожесточенный характер.

Гитлер двигался в Мюнхен из Восточной Пруссии на замедленной скорости из-за разбомбленных западными союзниками путей. На пути он видел эшелоны с ранеными, прибывшие с Восточного фронта. Он приказал задернуть занавески своего вагона. В штабном вагоне обсуждали направление, в котором пойдут союзные транспорты, только что прошедшие Гибралтар. Гитлер сказал, что на их месте он постарался бы захватить Рим – там их ничто в данный момент остановить не могло. Еду в вагоне-ресторане подавали на изысканном фарфоре. Спать фюрер отправился на рассвете.

30 ноября 1942 года, когда Черчиллю исполнилось шестьдесят восемь лет, был для премьера обычным рабочим днем. В половине шестого состоялось заседание кабинета, а в половине одиннадцатого - штабная конференция. На заседании кабинета Черчилль зачитал слова Сталина о необходимости открытия “второго фронта” в 1943 году. “Наши действия в Средиземном море, как ни важны они - сказал Черчилль, - несопоставимы с усилиями России”. Черчилль определил грядущий 1943 год как “суровый и ужасный, мы должны встретить его вооружившись твердой волей, скрепив сердце”.

Черчилль подчеркнул особенность своего стиля руководства. “Я определенно не из тех, кого нужно подталкивать. Я сам подтолкну кого угодно. Мои трудности заключаются скорее в обратном, в проявлении терпения, в самоограничении, в том, чтобы заставить себя ждать результата многие беспокойные недели”. Своего рода подарком к дню рождения Черчилля были сообщения об окружении немцев под Сталинградом. Но усилия Британии все более “терялись” между растущей мощью двух союзников. В ходе секретной сессии палаты общин 10 декабря 1942 г. премьер заговорил о своих сомнениях: “Не всегда можно достичь того, чего ты хочешь, и, сотрудничая с союзниками, всегда может произойти так, что у них создастся собственная точка отсчета”. Следовало найти силы, противостоящие двум возникающим сверхдержавам. Следовало попытаться найти их противовес. Черчилль в указанной речи много говорил о Франции: ее будущее являлось частью его стратегического планирования.

Он внимательно следил за тем, что будет представлять из себя послевоенная Франция. Когда после высадки союзников в Северной Африке Вермахт оккупировал вишийскую Францию и немцы приблизились к Тулону, французы потопили находящийся здесь военно-морской флот Франции, и Черчилль отметил это событие 29 ноября 1942 г.: “Из пламени взрывов в Тулоне Франция воспрянет снова”. В этом вопросе Черчилль радикально отличался от президента Рузвельта. Франция нужна была Черчиллю для того, чтобы в мире, где резко возросла мощь двух гигантов - Соединенных Штатов Америки и Советского Союза. Англия могла возглавить коалицию европейских стран. Эта схема все больше становится во главу угла британской мировой стратегии.