Советская сторона потребовала части итальянского флота - один линкор, один крейсер, восемь эсминцев и четыре подводные лодки. Черчилль был за то, чтобы выполнить требование Москвы как можно скорее. Он даже склонен был отдать СССР британский линкор “Малайя” и один крейсер, стоящие на приколе ввиду нехватки моряков. В период, когда СССР становился важнейшим фактором войны, Черчилль в огромной степени нуждался в его доброй воле.
Но диалог лондонских поляков и Москвы был сложным. Когда Советская Армия пересекла польскую границу, польское эмигрантское правительство в Лондоне призвало к “максимально раннему восстановлению суверенной польской администрации на освобожденных территориях республики Польша, единственного и законного слуги и выразителя идей польской нации”. По поводу этого заявления Сталин телеграфировал Черчиллю, что “эти люди неисправимы”. В заявлении советского правительства от 11 января об эмигрантском польском правительстве говорилось как о “неспособном установить дружественные отношения с Советским Союзом”. Ответное заявление лондонских поляков от 15 января 1944 года призывало США и Англию вмешаться в их дискуссию с СССР.
20 января 1944 года Черчилль на встрече с лидерами поляков в Лондоне посоветовал им “принять линию Керзона за основу для дискуссий”, поскольку им обещаны немецкие территории на западе - вплоть до Одера. Черчилль выступал в непривычной роли адвоката Советского Союза. Потребности обеспечения безопасности СССР от еще одного сокрушительного германского наступления, объяснял Черчилль, а также “огромные жертвы и достижения русских армий” в процессе освобождения Польши дают русским право на пересмотр польских границ. Рузвельт писал Черчиллю о необходимости сбавить тон в дискуссиях о будущем Польши. “Главное - это вовлечь польскую военную мощь, включая силы подполья, в эффективную борьбу против нацистов”. Важным он считал и американское закрепление на западе европейского континента. А это означало определение новой линии в отношении Франции, в частности, ее колониальной империи. В меморандуме Рузвельта от 24 января 1944 г. говорится: “Я видел на прошлой неделе Галифакса (посла Англии. - А.У.) и сказал ему откровенно, что уже более года я придерживаюсь следующего мнения: “Индокитай не должен быть возвращен Франции, он должен быть взят под международную опеку. Франция владела страной - тридцать миллионов жителей - в течение почти ста лет, и ее жители ныне в худшем состоянии, чем сто лет назад”.
Симпатизировал ли этим планам посол Галифакс? Чтобы узнать это, нужно посмотреть, о чем говорили между собой Уинстон Черчилль и Шарль де Голль на встрече в Марракеше в середине января 1944 г. Ясно, что собеседники были далеки от славословия Соединенных Штатов. Мысли, которыми де Голль делится в мемуарах, он, несомненно, изложил английскому премьеру. “Уже присутствие в этом кругу (в кругу великих держав. - А.У.) Англии зачастую казалось им (Соединенным Штатам) неуместным, несмотря на то, что Лондон всячески старался ни в чем не перечить Америке. А как мешала бы там Франция со своими принципами и своими руинами!.. Что касается Азии и ее рынков, то по американскому плану предусматривалось положить там конец империям европейских государств. В отношении Индии вопрос, по-видимому, уже был решен. В Индонезии Голландия вряд ли может долго продержаться. Но вот как быть с Индокитаем, если Франция оживет и вновь займет место среди великих держав?.. Вашингтон старался сколь возможно дольше рассматривать Францию как поле, оставленное под паром, а на правительство де Голля смотреть как на явление случайное, неудобное и в общем не стоящее того, чтобы с ним считались, как с настоящей государственной властью. Англия не позволяла себе такой упрощенной оценки положения. Она знала, что присутствие, сила и влияние Франции будет завтра, так же как это было вчера, необходимы для европейского равновесия”.
Результаты бесед в Марракеше еще скажутся в дальнейшем. Британский министр иностранных дел А.Иден писал своему послу в Алжире Дафф Куперу: “Для меня ясно, что любая мировая организация, которая может быть создана, должна быть укреплена различными системами союзов”. Британский министр иностранных дел наиболее важным считал союз Англии с Западной Европой.