Уинстон Черчилль. Его эпоха, его преступления

«Метафизическая идея» заключалась в замечании Сен-Жюста «Отечество – средоточие чести». В 1940 г. Сена унесла слишком много крови, чтобы этот призыв возымел хоть какой-то эффект. В правительство Виши вошли многие убежденные французские националисты. Последователи де Голля представляли незначительное меньшинство. После падения Франции главным вопросом для Черчилля и его генералов было то, как лучше всего в кратчайшие сроки вывести оттуда и доставить домой британские войска. Здесь им помогли сами немцы. Наступление под руководством генерала Хайнца Гудериана – ведущего немецкого стратега танковой войны и сторонника блицкрига – неумолимо развивалось до того момента, пока, к его огромной досаде, он не получил от Гитлера приказ остановиться. Именно это судьбоносное решение фюрера позволило Великобритании спасти максимальное количество войск любыми средствами, доступными в тех обстоятельствах.

Романтический образ – солдат перевозят с одного берега на другой в крохотных лодках – был очень полезен для пропаганды, но бо́льшая часть войск была эвакуирована силами Королевского военно-морского флота. Нервы Гарольда Николсона, который сам застрял во Франции после того, как немцы стремительно прорвались к Булони и Кале, были на пределе. Он смог раздобыть смертельную пилюлю на случай, если попадет в плен. Запись в его дневнике от 1 июня 1940 г. немногословна, но при этом хорошо отражает его настроение:

Сейчас мы уже эвакуировали 220 тысяч человек [на самом деле 370 тысяч, включая 110 тысяч французских солдат], что поразительно, если вспомнить наши опасения, что мы можем потерять 80 процентов. Но на самом деле причин для восторгов очень мало, разве что причины морального характера. Мы потеряли всю нашу технику. Французы потеряли 80 процентов своих войск и чувствуют, что мы их бросили. Вновь наладить хорошие отношения между армиями будет серьезной проблемой… французы с их склонностью сваливать вину на других обязательно скажут, что мы думали только о спасении Британского экспедиционного корпуса и подвели их{130}.

Мало кто из историков сомневается, что, если бы наступление немцев не было остановлено в одностороннем порядке, немецкая оккупация Соединенного Королевства – будь там Черчилль или кто-то еще – стала бы реальностью. В этом случае не было бы иного выхода, кроме как поставить Королевский флот на якорь в американских портах, как это предлагал Рузвельт, – идея, которую взбешенный Черчилль отверг{131}.

Что стояло за решением Гитлера? Историки не пришли к единому выводу. Тот аргумент, что германская армия была измотана и чрезмерно растянута, неубедителен. Никто из немецких генералов не принял эту версию, хотя Рундштедт[146] был осторожен, вспомнив, возможно, старую прусскую поговорку Man kann sich totsiegen! («Вы можете победоносно сойти в могилу!»). Но более вероятно, что, видя нерешительность Гитлера, он просто сказал ему то, что тот хотел услышать.

Решение принадлежало одному Гитлеру. Трудно поверить, что оно было принято исключительно из военных соображений. Фюрер уже не раз вызывал раздражение своих генералов вмешательством в ход проводимых ими операций. Когда германские войска находились в тридцати километрах от Дюнкерка, он приказал им остановиться. Начальник германского штаба генерал Гальдер выразил свою досаду в дневнике: «Танки и моторизованные соединения по высочайшему приказу стоят как пригвожденные на высотах между Бетюном и Сент-Омером; наступать им запрещено. Из-за этого ликвидация окруженных войск противника может продолжаться еще несколько недель. Это наносит большой урон нашему престижу и нашим дальнейшим планам». Каковы бы ни были конкретные причины, решение Гитлера носило политический характер.