Уинстон Черчилль. Последний титан

В начале марта Черчилль посетил Лондон. Он выступил с речью в парламенте и задумался о возвращении в политику. В качестве союзника Черчилль выбрал себе не кого-нибудь, а адмирала Фишера. «Без меня Фишер станет катастрофой, только я умею обращаться с ним», – объяснял он супруге. Клементина не разделяла выбор мужа. «Не трогайте моего супруга! – отчитала она старого адмирала. – Вы уже однажды сломали ему жизнь, оставьте его в покое!» Она вообще была против столь быстрого зигзага между военной и политической карьерой, обоснованно опасаясь, что ее мужа, который всего два месяца назад принял командование батальоном, обвинят в непоследовательности и оппортунизме. «Чтобы быть великим, твои поступки должны быть понятны простому народу, – объясняла она. – Твое стремление пойти на фронт понять легко. А вот желание вернуться требует объяснений». Черчилль колебался. Он четыре раза менял свое мнение, то направляя Асквиту заявление об отставке, то отзывая его. В итоге он решил вернуться на фронт. Служба продлилась недолго. После объединения в мае 6-го и 7-го батальонов, вошедших в состав 45-й бригады 15-й (шотландской) дивизии, Черчилль покинет ряды вооруженных сил. На этот раз окончательно{131}.

Год прошел с тех пор, как Черчилля выгнали из Адмиралтейства. Время должно было залечить раны перенесенных переживаний. Но по злой иронии, они стали ныть еще сильнее. Его возмущало, как бездарно осуществляется управление войной. «Мертвая рука тяжело лежит на нашем доблестном флоте, а они еще и целуют ее», – писал он Фишеру. «На повестке дня летаргия и инертность, – жаловался он своему шурину Уильяму Хозье (1888–1921), – Ни планов, ни инициатив, никаких усилий на пользу общему делу». Больше всего Черчилля раздражали бессилие и неспособность что-либо изменить. «Я страдаю от невозможности применить свои знания и опыт, – признавался он близким. – Поворот колеса может мне снова предоставить власть, но пока я пребываю в отвратительной праздности. Это самый тяжелый период моей жизни». Лучше всего состояние отвергнутого политика в этот период передает его портрет, написанный сэром Уильямом Орпеном (1878–1931) и самый любимый у нашего героя. Если Клементина считала работу Орпена «самой честной» из всех, ее супруг полагал, что художнику удалось воссоздать на холсте не только образ «очень несчастного человека», но и показать «его душу». Проблема Черчилля была в том, что, даже признавая присущие ему неординарные способности, его по-прежнему считали ненадежным. «Лично мне он симпатичен, но ему совершенно нельзя доверять, как нельзя было доверять его отцу», – отмечал член Консервативной партии Эдуард Стэнли 17-й граф Дерби (1865–1948){132}.

Черчилль не случайно говорил про «поворот колеса». Очередной кризис и уход Асквита могли все изменить. Оставалось только ждать. Причем недолго. В декабре 1916 года из-за конфликта в отношении руководства новым коллегиальным органом управления войной – Военным комитетом Ллойд Джордж, занимавший после безвременной кончины Китченера (погиб в июне 1916 года на подорвавшемся на мине крейсере, который следовал в Россию) пост военного министра, подал в отставку. С ним в отставку ушли и лидеры тори. Разразился кризис, приведший к падению Асквита и формированию нового коалиционного правительства под руководством Ллойд Джорджа. «Валлийский колдун», как иногда называли нового премьера, был благожелательно настроен по отношению к старому коллеге. Но сопротивление тори оказалось слишком сильным для возвращения Черчилля в правительство. Пытаясь убедить лидера консерваторов Эндрю Бонар Лоу (1858–1923), Ллойд Джордж объяснял, что когда имеешь дело с такими неординарными личностями, как потомок герцога Мальборо, всегда приходится задавать себе вопрос: «Он более опасен, когда на твоей стороне или против тебя»? «Я бы предпочел, чтобы он всегда был против нас», – отрезал Бонар Лоу{133}.