Уиронда. Другая темнота

– Божества, думающие думы в древних храмах под землей… Это сказал город. В трещинах. Ты ведь тоже слышал, да? Мечты людей, их кошмары, смерть – это все энергия, которую способны поглощать некоторые районы, так написано в книге. Они сами словно живые. А живой не хочет умирать. Розелла не хочет умирать. В отложениях смерти образуется мертвая среда, которой питается район. Некоторые города, как губки, впитывают и хранят воспоминания и обгладывают жизнь, как куриную кость. Джако. Не ходи!

Грация вцепилась в его рубашку тонкими пальцами. Она была сильнее, чем Джако. Намного сильнее. Старик не понимал, о чем она говорит, но слова о древних божествах, живущих под землей, напомнили о странных помехах на линии во время звонка в поликлинику. Может, это розыгрыш, шутка, может, кто-то хочет свести его с ума или выманить деньги? Грация заговорила снова, чужим голосом, будто у нее опять начался шизофренический бред.

– За мноооой! Старииииик! Иди за мнооооой!

Удар пришелся в грудь Джако и чудом не сбил его с ног. Сильный, как ударная волна после бомбежки, которая иногда чувствовалась даже в бомбоубежище. Грация словно превратилась в бетонную статую. Джако споткнулся и наступил одной ногой на трещину в напольной плитке.

– Грация, я пойду позову кого-нибудь, чтобы тебе помогли… – сказал Джако, потирая место удара. Но из глаз Колдуньи вдруг полился свет – болезненный, гипнотический, напоминающий свет фонаря в подземелье.

– За мной. Сейчас же! – воскликнула она тоном, который не допускал ни отказа, ни промедления. Джако почувствовал – если он сейчас не послушается, произойдет что-то ужасное, непоправимое. И он уже никогда не сможет вернуться в свою квартиру на пятом этаже, хоть на лифте, хоть пешком.

Зайдя в квартиру, Джако наклонился, чтобы подобрать «Науку о мертвых средах» – странную книгу, о которой никогда раньше не слышал. Ему показалось, что в трещине между кирпичами и штукатуркой, на стене у входа, шевелится какая-то слизь.

Помни о таблетках. И о приеме у врача.

Грация протянула руку и резко дернула дверь на себя. Та захлопнулась, как крышка гроба, потревожив тишину подъезда.

Когда человек счастлив, ему иногда кажется, что все вокруг живое, что неодушевленная материя радостно вторит биению его сердца. Но сейчас радости не было и в помине. Родной дом Джако Боджетти, где прошла вся его жизнь, в один миг стал чужим и небезопасным. Он оказался полон тайн и обмана, как будто здесь разыгрывали спектакль его жизни, и занавес вот-вот готов опуститься.

Сглотнув, Боджетти поправил мятую рубашку, открыл дверь и вышел на раскаленную солнцем улицу. Его поприветствовал грохот самолета и собственная тень, растекшаяся по асфальту, как расплавленный свинец.

* * *

Старик-с-пальчик, вот кем чувствовал себя Боджетти, пока сгорбившись брел за трещиной, убегающей с тротуара перед домом в переулки района. Потрепанные облака то и дело закрывали солнце, то рассеивая, то фокусируя его лучи, как линза, из-за чего становилось еще жарче. Одежда прилипла к телу, пропитанная потом, который вонял старостью и лекарствами.

Края трещины казались относительно ровными. Пересекаясь с другими трещинами, она становилась немного шире, и Джако видел, что от нее отходят небольшие углубления, как шипы от стебля ядовитого растения. Порой она поднималась на стены или пряталась за вывески магазинов, но потерять ее из виду было невозможно. Пару раз, когда она становилась очень широкой, внутри что-то жутковато блестело, словно уродливый плюшевый мишка, которого Джако подарили в детстве, смотрел оттуда своими глазками-пуговицами.

Происходящее казалось ему бредом, но Джако знал, что вернуться не может. Страх и нездоровое любопытство заставляли его идти вперед.

Теперь он шел по виа Монвизо, главной улице района, которая делила его на две части. Когда-то на ней располагались офисы и заводы.

Вокруг было пусто. Только два темнокожих парня стояли на перекрестке и с презрением глазели, как он с трудом переставляет ноги, мясник в грязном от крови фартуке обмахивался газетой, чтобы хоть немного разогнать духоту, стаи голубей перелетали с места на место да старый пес, недоверчиво озираясь, мочился у дерева.

Трещина-гид повела его налево, в парк Капуто, к памятнику павшим. Так они вышли из центральной части Розеллы. На несколько секунд Джако остановился в тени балкона, чтобы отдышаться. Носовым платком вытер пот со лба и увидел девушку с коляской, идущую навстречу. Он встречал ее и раньше, во время прогулок по району, которые теперь совершал все реже и реже.