Джако вышел из душа, уже во второй раз за день. Он плохо себя чувствовал и не мог понять, что с ним происходит. Было полпятого, когда он очнулся и обнаружил себя лежащим на полу, в дерьме, со спущенными штанами, как мальчишка, не успевший добежать до туалета, когда его пробрал понос. В коридоре стояла невероятная духота. Удостоверившись, что в целом он в порядке, Джако с трудом сел, тяжело ворочаясь, словно доисторический зверь, затянутый в ловушку зыбучих песков. Но стоило увидеть трещину, как память подсказала остальное. Черная полоска снова ползла по стене, прерываясь у прямоугольника дверной коробки.
Все, что случилось до потери сознания, – слова Фаустино, голос и шевеление в трещине и то, как она вдруг побежала вверх по стене, почти дотянувшись до его головы… Это галлюцинации? Чем они вызваны?
Обвязав бедра полотенцем, Джако поставил телефон на место, взял справочник и набрал номер доктора Джильи. Он не помнил, работает она сегодня или нет.
– Алло? – ответила секретарь Мартина, молодая длинноногая темноволосая девушка, которая каждый раз подолгу болтала с ним о Фаустино.
– Д-да, да, здравствуйте, – еле выдавил из себя Джако, чувствуя, что язык совсем плохо его слушается. – Это Боджетти.
– Добрый день, синьор Боджетти, как у вас дела? Как Фаустино?
– Фа-Фаустино в порядке… хм… в отличие от меня. Я думаю… наверное, я неважно себя чувствую. Можно вызвать врача? Пару часов назад я…
– О, как жаль. Сейчас такая жара, наверное, в этом дело… Доктор Джильи сегодня работает, но к вам приехать, к сожалению, не сможет. У нее машина сломалась. Только завтра. Или приходите сегодня сами, если вас кто-нибудь проводит…
Джако хотел ответить, что это некому сделать, и вдруг почувствовал себя никому не нужным стариком, дожидающимся своей очереди на кладбище. Он постарался говорить более внятно.
– Нет, нет, все нормально, Мартина, я как-нибудь дойду сам. Доеду на автобусе.
– Ну хорошо, синьор Боджетти, только аккуратнее. Если почувствуете себя хуже, лучше вызовите скорую…
– Нет, теперь мне лучше. Но хотелось бы показаться врачу.
– Конечно. В шесть тридцать прийти сможете?
– Да, Мартина, спасибо.
– Отлично! До скорого, тогда.
Джако Боджетти почувствовал, как под полотенцем яйца сжались в комок.
– Простите, что вы сказали?
– Я сказала, хорошо, увидимся в шесть тридцать. Синьор Боджетти, у вас точно все в порядке?
– Да. Да, все нормально. Наверное, просто… помехи на линии. До встречи.
Джако бросил трубку и уставился на нее так, как смотрят на экран телевизора, когда там рассказывают о какой-нибудь страшной трагедии.
Он попытался позвонить Менсе, но все время было занято.
Не оборачиваясь, чтобы трещина случайно не попала на глаза,
он пошел на кухню и проглотил таблетку, надеясь утихомирить разыгравшуюся после падения пульсирующую боль в пояснице.
Потом вышел на балкон. Солнце скрылось. Над горизонтом висели уродливые желтоватые облака, напоминающие освежеванные оленьи шкуры. Еще целых два часа до того, как будет пора выходить из дома, садиться на 16 автобус и ехать до остановки Антонелли, на прием к доктору Джильи.
Он молился, чтобы Фаустино больше не вздумал повторять слова жены, которые она произнесла перед смертью.
– Пойдем домой.
Джако взял клетку и перенес ее на кухонный стол.
Скворец исполнил его желание. Он молчал, но не отрываясь, непривычно изучающе смотрел на Джако, словно тоже хотел понять, что же, черт возьми, происходит. Джако снова открыл книгу Буццати, но не мог разобрать ни слова, как будто чернила растеклись, а буквы сливались и мелькали в черно-белом калейдоскопе.
Два часа. Да, до приема еще целых два часа. Два часа переживаний и томительного ожидания.
– Проклятье, надо положить этому конец! – Обвязанный полотенцем Джако, как изможденный инопланетянин, встал со стула и вернулся на кухню.
В стене у двери по-прежнему виднелась трещина.
– Да пошла ты к черту! – снова пригрозил Джако. – Я тебе покажу!