Уитни Хьюстон. История великой певицы глазами ее близкой подруги

Сначала я не знала, что и думать. Как я уже говорила Уитни много лет назад, мама водила меня к психотерапевту, когда я была маленькой. Она беспокоилась, как повлияли на меня их многочисленные ссоры с отцом. Поэтому каждое субботнее утро мы приезжали к белому мужчине-терапевту, который садился со мной на пол, разрешал строить башни из кубиков и рисовать, пока мы разговаривали. Потом я сказала маме, что больше не хочу туда ходить, и она позволила мне прекратить.

Лиза, которая сама была в терапии уже во взрослом возрасте, сказала, что ради получения результата мне придется хорошенько над собой поработать – одних разговоров будет недостаточно. Терапевт должен быть тем человеком, с которым ты можешь открыто и честно говорить обо всем, чувствовать себя уязвимой.

«Как понять, что все работает как надо?» – спросила я. «Если ты не плачешь – значит, сеанс прошел зря». Я согласилась пойти.

В течение стольких лет я считала, что все, что я делаю и говорю, – не более чем отражение Уитни. Но теперь у меня был ворох собственных проблем, и, несмотря на то что мысль о терапии меня ужасно пугала, я решила, что должна это сделать. Рано или поздно мне пришлось бы посмотреть в лицо своему прошлому, чтобы понять настоящее и построить будущее с Лизой.

У меня не было ни страховки, ни работы, которая позволила бы платить за сеансы из своего кармана. Лиза самоустранилась, предоставив мне пространство для маневра. Для того чтобы искать новую работу, мне не хватало уверенности в себе, поэтому пришлось обратиться за страховкой в больницу «Бельвю».

Если вы никогда не были в этой больнице – обязательно посетите ее. Моя мать боялась нью-йоркских больниц, считая, что они старые, холодные и переполненные людьми. «Бельвю» подходила под это описание по всем трем параметрам. В то утро, когда я пришла на прием, первый этаж был заполнен до отказа. Представьте очередь перед торговым центром в Черную пятницу и умножьте ее на четыре. Мне в тот день пришлось выстоять по крайней мере три таких очереди: одну – чтобы зарегистрироваться, другую – чтобы получить номерок, и третью – чтобы наконец с кем-то поговорить. К концу этого изнурительного процесса у меня появилась страховая карточка. С ней я могла ездить в больницу святого Винсента на ежегодные осмотры и льготную психотерапию.

В то время я постоянно находилась в состоянии какого-то измененного сознания, просто существовала, переплывая из одного дня в другой и оставаясь невидимкой для всех, кто когда-либо меня знал. 7 сентября 2001 года в нескольких кварталах от меня, в Мэдисон-Сквер-Гарден, состоялось празднование тридцатилетия Майкла Джексона. Уитни исполнила песню Wanna Be Startin’ Somethin’ с Ашером и Майей Харрисон.

Я не смотрела шоу, но не смогла пропустить репортаж о нем на следующий день. По пути в Челси, чтобы купить продукты, я прошла мимо парочки газетных киосков, на первых полосах которых была скелетообразная фигура Уитни Хьюстон. Вернувшись домой, я позвонила ей. Трубку взяла Сильвия. Уитни уехала за несколько дней до шоу и все еще находилась в Нью-Йорке, но уже отменила второй концерт. Когда я поинтересовалась, почему Сильвия не поехала с ней, она сказала, что Донна велела ей остаться дома. Я никогда раньше не видела Нип в таком состоянии и никак не могла взять в толк, как люди могут одевать ее, делать ей прическу и макияж и позволять ей выходить на сцену в таком состоянии. А главное – как это допускает ее семья.

Я старалась сосредоточиться на себе – ходить к психотерапевту и на собрания Анонимных наркоманов по вечерам. Я не нюхала уже много лет, но решила пойти, потому что время от времени стала испытывать «наркотические позывы». Иногда мне приходила в голову мысль раздобыть дозу, и меня это искушало.

Эти встречи стали для меня откровением. Я поднималась по лестнице, шла по узкому коридору в зал, где в три ряда стояли двенадцать стульев. Все они были обращены к трибуне, за которую люди вставали и высказывались. «Моя жена и дети уехали от меня», «вчера я потерял работу», «я не пью и не сижу на наркотиках вот уже шесть месяцев и пять дней». Я ни разу ничего не рассказывала. По сравнению с тем, что я слышала, мои переживания казались слишком незначительными. У меня не было проблемы с наркотиками, и приходила я туда не поэтому. Я пыталась понять, почему вообще хотела вернуться к наркотику.

Однажды солнечным сентябрьским утром, когда Лиза была в Торонто, я собиралась покататься на роликах в центре города. Окна нашей квартиры были открыты нараспашку, радио настроено на Hot 97. Я была в душе и, как только выключила воду, услышала, как утренние диджеи нехарактерно серьезными голосами говорят: «Что бы вы ни делали, держитесь подальше от центра Манхэттена». Обеспокоившись, что это может значить, я включила телевизор.

Приковав взгляд к экрану, я стала наносить лосьон на тело. Во Всемирный торговый центр только что врезался самолет. Комментаторы строили предположения о том, что еще могло врезаться в здание, оставив в его боку огромную зияющую дыру.