Уютная, родная, сводная

аборт, она не хотела, просила тебя, а ты... ты... - Блядь, - вырвалось у Бронислава, -

это твоя версия или Иры? Или, может, дружка твоего? - Это правда! Ира сказала

мне, что беременна, и что вы поругались, сказала, что будет делать аборт, даже со

старшей медицинской сестрой договорилась, я ей говорила, что так нельзя, что ты

должен нести ответственность. Должен быть наказан! Она не слушала, только

смеялась и иногда плакала. У тебя другая девушка, ты и не собирался никогда

жениться на Ире, ты просто так с ней был, потому что другую бережёшь и на ней

женишься, а Иру ты использовал, а так нельзя! - И кто же тебе рассказал про

другую? Хотя и так понятно, кто! - Богдан мне сказал, он узнал, когда Ира на аборт

собралась, и рассказал всё, сказал, что надо остановить, что она всю жизнь жалеть

будет, что на ней никто не жениться, на такой. - Какой «такой»? - Такой!

Порченной. - А на тебе «такой» кто женится? - вспылил Бронислав. - Ты вообще

ничего не соображаешь, что ли? Он сам на Ирке хотел жениться, коттедж, машину,

свадьбу в ресторане хотел. О себе ты не думала? - Зло должно быть наказано! -

Наказала? Добро победило, настала вселенская справедливость, а ревёшь ты от

счастья, выходит, - он нависал сверху и еле сдерживал злость, которая клокотала в

нём, разрывала его на части, душила. Почему он не может просто ударить её, со

всей силы, до крови, ударить так, чтобы из хорошенькой головки вышибло все

мысли. Чтобы отыграть всё назад, всё, чтобы не знакомиться с Ириной, никогда в

жизни, не сидеть на собственной свадьбе, как истукан на жертвенном алтаре,

смотря на пьяные рожи гостей, улыбаться им, вытирать слёзы невесте. Никогда не

видеть, не встречать, не вспоминать, не представлять, как это - целовать девушку,

смотря на которую, хочется одновременно раздеть её, наслаждаясь собственным

бесстыдством, и укрыть одеялом, оградив от всего мира. Целовать её светлые

волосы и заплаканные глаза, целовать прокусанные губы, целовать шею, не

укутанную шарфом... И он поцеловал. Полшага навстречу. Сграбастал в объятья,

приподнял вдоль своего тела, игнорируя удары по спине и плечам, и целовал.

Долго, настолько долго, что закончилось дыхание, а останавливаться страшно,

невозможно, лучше умереть от нехватки кислорода, чем от нехватки её губ. Дёрнул

за светлые волосы, быстро вдыхая и выдыхая, давая ей перевести дух, и снова

вышибающий почву из-под ног поцелуй, ледяные пальцы на коже головы, пальцы,

дёргающие волосы, пальцы на шее, царапающие.   Чёрный вход ресторана оказался

открытым, какая-то подсобка с тусклой лампочкой Ильича, стол, сетка с капустой в

ногах, тёплые колготки, валяющиеся где-то, судорожно расстёгнутый ремень... и

громкий шёпот, отчаянный. О том, какая же она глупая, что надо было просто

подождать, они бы разобрались сами, между собой, и Бронислав смог бы быть с

Людой, смог, обязательно. Что любит её, так любит, что дышать тошно, видеть

невозможно, думать страшно, представлять невыносимо. Теперь поздно, теперь он

женат, теперь у него будет ребёнок, ещё и ребёнок... Вколачивал «люблю» каждым

толчком, каждым вздохом, каждым всхлипом, вколачивал своё отчаяние, свою

любовь, безнадёжность...

  Бонус. Бронислав и Людмила. Часть 4

   И нельзя сказать, что семейная жизнь Бронислава не складывалась. Они

переехали в коттедж, выделенный молодой семье, жили в одной комнате, не было

средств обставить остальные. Тесть порывался помочь финансово, привозил

толстые конверты и орал на всю улицу, что  свою кровинку не за нищеброда

выдавал. Ирина не выходила даже поздороваться с родителем, а в третий приезд

Бронислав с грохотом закрыл перед обкомовским носом дверь. Взять бы деньги, да

и жить, но не мог. Когда молодой муж перевёлся на вечернее отделение,

устроившись на работу, стало легче, появилась какая-то мебель, купили новенькую

коляску для будущего ребёнка. Они были, словно два ребёнка, решивших поиграть

в понарошечную семью, вот только никто не крикнет в окно, прекращая игру,

загоняя заигравшихся детей домой. А Ирина не прекращала плакать, после свадьбы

она ещё раз сходила к врачу, ребёнка она так же не хотела, да и Бронислав никак не

мог проникнуться ролью будущего отца, но сроки прошли, на искусственные роды

не решились. Так и жили, не родные люди и не чужие. Как троюродные брат с

сестрой, встречаясь на нейтральной территории - кровати. Там Ирина не

отказывала, а Бронислав не спешил отказываться. Никто не произносил вслух, но

растущий и, в конце концов, ставший огромным живот Ирины не приносил никому

радости. Кроме, пожалуй, родителей Бронислава, особенно матери, которая на

последних сроках невестки взяла все хлопоты по хозяйству на себя, давая

возможность спокойно окончить училище, без лишних нервов, и иногда на

служебном автомобиле приезжала мать Ирины. Галина, именно так она просила

себя называть, положила купюры на маленькую тумбочку у дивана и на возражения

Бронислава отрезала, что он может хоть траву на огороде жевать, а её дочь и

будущий внук или внучка будут хорошо питаться и носить удобные вещи. Зыркнула

так, что слов возражений не нашлось, Ирина тоже не спешила возражать. Как понял