Ухаживание за Шерлоком Холмсом (ЛП)

Боже мой, ведь я даже не подумал о том, как действовать, если бы он рассердился! Но я был готов принять и такое последствие своего поступка. При этом я не сомневался, что сделал правильно, написав ему письмо.

И всё же я с трепетом ожидал реакции Холмса.

Она была простой.

- Давайте завтракать, - всё с тем же тёплым светом в глазах сказал он.

Я понял, что он поступает верно: ничего не должно меняться в обыденном течении нашей жизни. А ещё, видимо, он, следуя своей натуре, хотел разобраться в своих эмоциях, не выплескивая их наобум.

Мы в спокойной, пронизанной летним солнцем тишине съели наш завтрак.

Когда мы закончили завтракать, его ждали почта, на которую нужно было ответить, и эксперименты, которые требовали срочного внимания.

Я хотел сесть за свои рассказы, но не мог оторваться от наблюдения за ним, работающим за своим столом, и всё возвращался к мыслям о том, каким же я был сломленным и одиноким в тот день, когда встретил Стэмфорда, а тот познакомил меня с Шерлоком Холмсом.

Холмс сразу принял меня и заговорил со мной, как с другом. Я никогда не встречал душу добрее: я так и написал в письме, которое он положил в карман халата. Я увидел белый уголок письма, когда он склонился над столом, для того, чтобы осторожно размешать раствор. Внезапно я понял, что то, что к нему ощущаю - самая настоящая любовь; впервые осознав этот факт днем, в обыденной обстановке, я почувствовал себя счастливым. Предположим, что всё в порядке? Предположим, что мы сможем пойти дальше? Предположим, что он никогда раньше не допускал, что я испытываю к нему чувство гораздо более сильное и страстное, нежели дружба? Теперь я понимал, что любил его всё это время. И не похоже, что в этом было что-то плохое: я совершенно не ощущал никаких угрызений совести из-за этой любви.

Наконец он ушёл в ванную, а я, очнувшись от своих мыслей, стал переодеваться после завтрака.

После полудня мы, как это часто случалось, отправились на прогулку. Мы неторопливо шли под руку и добрались до нашего любимого кафе, чтобы там пообедать. При желании Холмс мог поразить живостью и остроумием беседы, а сейчас он буквально заставил меня смеяться до колик своими меткими, полными юмора замечаниями.

Ночные переживания, утренний всплеск эмоций в соединении с отсутствием полноценного сна сделали меня легкомысленным. Похоже, моё немного взвинченное настроение несколько озадачило Холмса; я заметил, как он вопросительно взглянул на меня несколько раз. Обычно я был более сдержан в общественных местах, но не думаю, что сейчас он возражал.

Из кафе мы направились в баню: это тоже был сложившийся ритуал.

Постепенно я успокоился в изнуряющем жаре сауны. После, завернувшись в толстое полотенце и устроившись в шезлонге, я стал наблюдать за тем, как Холмс наслаждается плаваньем в бассейне.

Он был красив в воде и ощущал себя в ней легко и свободно. Я же никогда не учился плавать, а теперь этому мешали мои старые травмы. Так что я довольствовался массажем. Банщик уже изучил потребности моего поврежденного на войне плеча и ноги, и его искусные манипуляции хорошо снимали тянущие и ноющие боли, которые меня время от времени беспокоили.

Когда банщик закончил свою работу, я переместился на диван в прохладной комнате. Холмс устроился на соседнем диване, время от времени бросая на меня быстрые, полувопросительные взгляды. В комнате царил ароматный полумрак, и я, расслабленный и успокоенный процедурами, сам не заметил, как задремал.

Я был разбужен прикосновением руки к моим волосам.

- Вставайте, - мягко произнёс знакомый, любимый голос, - пойдёмте домой, и там вы сможете поспать.

Улицы города заливал нежный предвечерний свет.

Я шагал рядом с Холмсом в лёгком оцепенении. Будучи всё ещё потрясённым до глубины души осознанием собственных чувств и признанием, я испытывал понятное беспокойство; и всё же я чувствовал себя живым - по-настоящему живым. Я любил человека, с которым бок о бок прожил столько лет. Я не думал, что способен на такие чувства. Это заставляло всё вокруг меня выглядеть по-новому. Воздух казался ярче, а наш дом - ещё дороже для меня.

Когда мы вошли в нашу квартиру, Холмс самым естественным жестом принял от меня моё пальто, улыбнулся и сказал:

- Ложитесь спать, Уотсон. - Я ощутил что-то, похожее на предвкушение.

Когда я снова проснулся, было темно, потому что уже наступил поздний вечер. Умывшись, пригладив волосы и спустившись в гостиную в домашних туфлях и без воротничка, я увидел Холмса: он стоял, облокотившись на камин и курил трубку. На столе стоял большой, совершенно новый и искусно сделанный граммофон.

Я остановился посреди комнаты, в то время как он отложил трубку и посмотрел на меня. Я люблю музыку. Он знает это; он обнаружил её власть надо мной через неделю после того, как я переехал на Бейкер-стрит.

На минуту онемев от изумления, я, наконец, смог выговорить:

- О, Холмс.

Он вспыхнул от тона моего голоса; наблюдая за мной, он подошёл к граммофону.

- Что вы скажете? Включить музыку?

- Да, - ответил я, - Пожалуйста.